Михаил Крейндлин из тех, кого насмешливо называют «крючкотворами» или «казуистами». Потому что он мешает депутатам принимать вредные для окружающей среды законы. И уже спас таким образом несколько природных заповедников в России.

***

В офисе, где работает Михаил Крейндлин, эксперт Гринпис по особо охраняемым природным территориям, поговорить особенно негде. В тесных кабинетах работают по два-три сотрудника, по стенам стоят стеллажи, забитые папками. На одной написано «Транснефть, нефтепровод, экспертиза», а на другом — «Нерпочка» — с портретом веселого белька на обложке. Место для разговора находится на кухне, там доедает картошку Сергей Цыпленков, исполнительный директор российского отделения международной экологической организации.

Нет бумажки — нет птички

— Вас называют охотником за депутатами… — начинаю я.

— Ну уж нет, охоту я не люблю, — смеется Михаил. — Но наблюдаем… Понемногу. Крейндлин не понимает, почему я расспрашиваю именно его — говорит, что ничего особенного не делает.

У Гринпис формально три юриста, но Михаил все равно вел и ведет некоторые дела, включая выигранное разбирательство в Верховном Суде. Хотя в прошлом году выпустили новую редакцию административного кодекса, и теперь люди без высшего юридического образования полноценной стороной в юридическом процессе быть не могут. А у Крейндлина вообще нет высшего образования. Экологией он увлекся в школе, попал в популярную тогда дружину охраны природы и счел, что это гораздо интереснее подготовки к поступлению в вуз.

Михаил Крейндлин, руководитель программы Гринпис России по особо охраняемым природным территориям, в своем кабинетеФото: Антон Карлинер/SCHSCHI для ТД

«Я-то думал, что буду в бинокль смотреть, птичек изучать, — рассказывает он. — Только мне быстро объяснили, что бумажки составлять важнее. Потому что если нет правильной бумажки — нет и птички, ей жить просто негде будет».

После армии Михаил попал в Московский областной комитет по охране окружающей среды. Он горел идеей большого Московского заповедника. В начале 1990-х земля в Подмосковье еще не была такой дорогой, как сейчас, но было понятно, что строить дачи гораздо выгоднее, чем сохранять среду обитания птичек. Из комитета его быстро выжили, и он пошел работать в Минприроды России. За девяностые годы это министерство сменило девять названий и нескольких директоров, но, по словам Крейндлина, было гораздо внимательней к проблемам экологии, чем сегодняшнее Министерство природных ресурсов и экологии РФ.

«За нас тогда начальство вступалось, мы останавливали нефтяные вышки, строительство в заповедниках. А сейчас Министерство природных ресурсов в основном озабочено использованием этих самых ресурсов», — замечает Михаил.

Мы портим жизнь Министерству

Однажды Крейндлин в составе министерской комиссии инспектировал заповедник Югыд Ва, где уже несколько лет шла незаконная золотодобыча. «Нас местные власти не поняли, решили, что мы поможем «порешать вопросы», дали вертолет, летали с нами на все месторождения, — смеется Михаил. — Я протокол составлял, они подписывали, думали, это формальность. А мы потом золотодобычу прикрыли».

В 2016 году, уже покинув государственную службу, Михаил инициировал сбор подписей против изменения границ Югыд Вы. Годом раньше 24 тысячи человек подписали требование к Минприроды с требованием сохранить земли заповедника Самарская лука, а в 2014-м под петицией за сохранение статуса заповедника Утриш поставили подпись 40 тысяч человек. Тогда заместитель министра Минприроды Ринат Гизатулин в сердцах сказал: «Вопрос решен — лучше услышать 40 тысяч людей, чем доказывать им обратное».

В кабинете у Михаила КрейндлинаФото: Антон Карлинер/SCHSCHI для ТД

«В министерстве нас теперь любят не очень, — усмехается Михаил. — Жизнь мы им портим — это точно». На нем старый свитер, походные штаны с карманами, часы на руке тоже по-походному обшиты куском защитной ткани. Наверное, когда Михаил выступает в судах, он надевает костюм, но именно эта одежда выглядит на нем совершенно органично. Коллеги говорят, что вся его жизнь в работе, и его семья — «лесная команда». Это подтверждает и сам Михаил: «У меня очень мало друзей, не занимающихся тем же, чем и я, поэтому мы общаемся редко, раза два в год». Он не любит сидеть в Москве подолгу: «Обычно трех дней хватает, чтобы залезть в горячую ванну, поваляться на диване и почитать книжку».

В Гринпис говорят, что Михаил — рыцарь. Сдает кровь, жертвует деньги, заботится о своих людях и на пожарах, и в других экстремальных ситуациях. Возможно, именно поэтому ему удается убеждать людей в важности экологических вопросов.

Спрашиваю, как удается привлекать столько людей. «Для меня это загадка», — просто отвечает Михаил. Впрочем, у экологов богатый опыт. В 2000-м году только что избранный президент России Владимир Путин первым же указом ликвидировал Государственный комитет по охране окружающей среды и Федеральную службу лесного хозяйства. За три месяца экологическое сообщество собрало два с половиной миллиона подписей за референдум по вопросу возвращения этих двух ведомств и запрета на ввоз в Россию ядерных отходов. А ЦИК срезал 600 тысяч подписей, и инициатива не прошла.

— А сейчас есть какое-то взаимодействие с властями на федеральном уровне?

— Конечно есть! Мы с ними судимся!

Экологический год

На федеральном уровне изо всех сил готовятся к 2017 году. Его сначала объявили годом особо охраняемых природных территорий, потом назначили годом экологии. Весь 2017-й в России будет посвящен экологии в широком и узком смысле.

Государственную комиссию по этому вопросу возглавляет Сергей Иванов, в ней чиновники, декан биологического факультета МГУ и несколько человек из Русского географического общества, они отвечают за «общественность». Последнее заседание Госсовета перед новым годом собрало глав регионов — внимательно слушал президента Юнус-Бек Евкуров, Рамзан Кадыров снимал невидимую пушинку с пиджака Валентины Матвиенко.

В кабинете у Михаила КрейндлинаФото: Антон Карлинер/SCHSCHI для ТД

На традиционной большой пресс-конференции Владимира Путина тоже обсуждали экологические вопросы. Президент признал, что предыдущий год экологии, проведенный в 2013-м, провалили чиновники. Он пообещал, что на этот раз такого не будет.

— Михаил, а как вы оцениваете 2013 год, что-то изменилось?

— А что, это был год экологии? Я даже не заметил.

Но Михаил надеется, что год экологии хотя бы формально обезопасит десять российских природных объектов из списка Всемирного наследия ЮНЕСКО. Четыре из них признаны природными феноменами исключительной красоты и эстетической важности. Есть и другая, не такая радужная статистика — еще четыре объекта претендуют на статус «под угрозой».

«За что мы не волновались — так это за остров Врангеля, — рассказывает Михаил. — Ну там-то что можно испортить? Но сначала там провели военные учения и высадили десант — кого они покорять собирались в похожих условиях, Антарктиду? А потом начали строить военную базу». Комитет ЮНЕСКО попросил объяснений, как вообще возможно что-то строить на объекте всемирного наследия.

— А Россия не ответила?

— Ответила, но только на второй запрос. Если помните, в одном мультике была «Планета Железяка, жизни нет, растительности нет, населена роботами». Вот примерно так на красивом дипломатическом языке ЮНЕСКО и  ответили: «На этом участке отсутствуют почва, растительность и животный мир, поэтому обсуждать его значение для природы никакого смысла нет».

Экологи послали запрос в Минобороны: почему база строится именно на острове Врангеля? Министерство ответило, что, во-первых, там ничего не строят, а во-вторых, это военная тайна. Правда, об этой базе рассказывали на официальном сайте министерства, информация доступна там до сих пор.

Агенты и не агенты

Еще один вопрос про экологию на пресс-конференции задал Максим Румянцев, журналист из Екатеринбурга. Он назвал некоторые экологические организации «ячейками сродни ИГИЛ* (…)» и напомнил, что часть из них уже признана иностранными агентами. Румянцева волновало то, как фильтруют обращения, которые идут в администрацию президента. Путин успокоил журналиста: все обращения тщательно проверяются, и он прекрасно помнит, как иностранные правительства «заряжали» некоторые экологические организации при строительстве разных объектов.

В кабинете у Михаила КрейндлинаФото: Антон Карлинер/SCHSCHI для ТД

Чтобы организацию признали иностранным агентом, по закону нужно два условия: она должна заниматься политической деятельностью и получать иностранное финансирование. Закон приняли еще в 2012-м году, по нему такие организации были обязаны зарегистрироваться в Минюсте и указывать свой статус во всех публикациях в СМИ и интернете. Многие были этим возмущены — в русском языке слово «агент» имеет отчетливо негативную окраску. В полную силу закон заработал в 2014-м году, когда Минюст получил право самостоятельно вносить организации в реестр иностранных агентов.

Почти сразу список пополнился экологами, которых обвиняли в политической деятельности. Организацию «Партнерство для развития» признали иностранным агентом за то, что она проводила публичные природозащитные мероприятия и «формировала общественное мнение, подрывая социальную стабильность и создавая политическую напряженность в регионе».

«Муравьевский парк устойчивого природопользования», занимающийся охраной даурских и японских журавлей и дальневосточных аистов, получил предписание от Минюста за обращение к губернатору — по мнению ведомства, это тоже политическая деятельность. Иностранными агентами признали Экологическую вахту по Северному Кавказу и Экологическую вахту по Сахалину.

А вот Гринпис такого статуса не имеет. «Знаете легенду, как у декабриста Рылеева веревка оборвалась, а он сказал: «Проклятая земля, где не умеют ни составить заговора, ни судить, ни вешать?» — усмехается Михаил. — Вот и у нас по закону российскую организацию могут признать агентом, а нас — нет, мы российское отделение иностранной организации». Самое смешное, по мнению Михаила, в том, что незадолго до принятия закона чисто российскую компанию Гринпис заставили перерегистрироваться. «Теперь локти, наверное, кусают, такого жирного агента упустили», — улыбается эколог.

Просто взять лопату

— Получается, вы все время играете с властью в своеобразные «казаки-разбойники»?

— С казаками мы как раз дело имели в Краснодаре.

В сентябре этого года на Кубани Михаил с коллегами разбили экологический лагерь, чтобы бороться с пожарами в плавнях. Кроме москвичей, туда приехали набираться опыта добровольцы из Забайкалья. Сначала экологам угрожали казаки, называли «предателями родины» и призывали «валить обратно в свою Москву». А ночью с 8 на 9 сентября в лагерь проникли неизвестные в масках с дубинками, ножами и пистолетами. Палатки порезали, автомобили повредили, сломали Михаилу Крейндлину нос, позже у него диагностировали сотрясение мозга. С фотографии после побоища смотрит седой грустный человек, его лицо залито кровью. Но переживал он не за себя, а за сибиряков, одному из которых сломали ребра, и вообще они получили совсем не тот опыт, за которым приезжали.

Крейндлин сочетает подход практический и юридический, таких людей насмешливо называют «крючкотворами» или «казуистами». Он прекрасно знает законодательство — например, по кубанскому случаю упоминает Рамсарскую конвенцию. В одном предложении с рассказом про угрозы казаков это звучит диковато. Но именно к нему идут директора заповедников за помощью с законодательными вопросами.

— Они не могут за всем уследить сами, — говорит Михаил. — У нас вообще законодательство по природоохране больше похоже на периодическое издание.

— Откуда вообще берутся добровольцы?

— Их меньше, чем хотелось бы, в основном они появляются в момент пожарной катастрофы. Как в 2010 году в европейской части России или недавно в Сибири. Пожары на Байкале случаются каждый год, но в 2014 году сгорел склад боеприпасов в воинской части, снаряды полетели в ближайший поселок, убило несколько человек. После этого кто-то стал готовить обеды МЧС и добровольцам, а кто-то просто взял лопату и начал окапывать деревни.

Михаил хорошо запомнил июль 2010 года. Тогда в Московской области за двадцать минут полностью сгорела деревня Моховое и сильно пострадал поселок Каданок. В Луховицком районе горело давно, но эвакуацию не объявляли и население не предупреждали. Рано утром жители Мохового увидели, что горят деревья у кладбища в нескольких километрах от села, и позвали пожарных. Те сказали, что техники сейчас нет, горит под Коломной, как потушим — приедем. Люди стали сами рубить деревья, но было поздно, пожар перекинулся на лес, а через час на деревню пошла стена верхового огня. У кого был личный транспорт, уезжали в чем были. Немощные залезали в погреба, где и сгорели, из них два человека заживо. Часть жителей пыталась пешком добраться до шоссе через огонь, на одном человеке загорелась рубашка, и он погиб за считанные секунды, второго убило рухнувшим деревом, некоторые до сих пор числятся пропавшими без вести. Их тела не нашли — огонь был такой силы, что в руинах деревни потом находили расплавившееся стекло. Были и свои герои — житель соседнего поселка Белоомута прорвался через горящий лес на грузовике и вывез десять человек, сидевших в яме с водой.

Михаил приехал в Моховое на следующий день. Он говорит, что ничего страшнее в жизни не видел — выгоревшие полностью блочные дома, торчащие трубы, как на фотографиях военного времени, трупы обгоревших животных. Он спрашивает: «Хотите покажу вам сводку на сайте МЧС за тот день, когда деревни сгорели?» Эта сводка начиналась словами: «В Московской области чрезвычайных происшествий не было».

Михаил Крейндлин, руководитель программы Гринпис России по особо охраняемым природным территориям, в своем кабинетеФото: Антон Карлинер/SCHSCHI для ТД

— Нас не любит МЧС за то, что мы их постоянно критикуем. А мы не любим МЧС за то, что они врут и продалбывают. Горит сто тысяч гектаров — а у них в сводке пять. Все ужасы смога 2010 года произошли именно от этого. Пожары начались в апреле, в мае занялись торфяники. А дальше жаркое лето — и все полыхнуло.

— А помощь в МЧС принимают?

— На местах да, с удовольствием. Мы стараемся учить местных добровольцев. На свои деньги покупать оборудование не можем, но помогаем организовывать краудфандинг, учим, по стране возим. Вот на Кубань, видите, свозили.

Михаил Крейндлин верит, что людям опять стала интересна экология. Когда он собирал подписи под своей первой петицией, то пришел к коллегам, которые занимаются кибер-акциями. Они сказали: «Ну давай попробуем, может, тыщ пятнадцать соберем». Пятнадцать тысяч собрали за первые сутки, а всего получилось 50 тысяч подписей. Благодаря им не прошла попытка поменять закон об особо охраняемых территориях.

Михаил будет готовить еще петиции, писать брошюры с инструкциями для добровольцев, инспектировать особо охраняемые природные территории — в России их очень много, на всю жизнь хватит. А в апреле уедет туда, где будет гореть. Алтай, Байкал, Кубань или еще куда-то, где пригодятся опыт, организаторские способности и лишняя лопата.
*Организация, признанная террористической в РФ.