Батул и ее война
Батул бежала от войны, а попала в ад российской бюрократии. Каждый день она надеется, что сможет вернуться домой
История первая, в которой Батул возвращается в прошлое
Сейчас 2017 год, середина декабря. Батул в белом платке и черной теплой куртке сидит в офисе комитета «Гражданское содействие» и слушает координатора интеграционного проекта для детей сирийских беженцев Наталью Гонцову. Наталья рассказывает, что в понедельник детям будут дарить подарки на Новый год, а пока нужно спрятать коробки с подарками подальше. Батул кивает и улыбается. Пять лет назад она и представить не могла, что окажется в России и будет просить помощи у незнакомых людей.
Весна 2011 года. Батул вместе с дочками смотрит мультики в своем доме в центре Алеппо. В телевизоре летает волшебная птица и загадывает загадки, девочки прижимаются к маме и почти засыпают. Вдруг дом сотрясается — это за окном падает первый снаряд.
Было около семи часов вечера. Бомбежки шли до двух ночи. Окна выбило, семья спряталась под диваном. Батул дала девочкам успокоительное, чтобы они перестали плакать. Стены дома почернели, на улицах люди в масках и с оружием жгли покрышки, все было в дыму. До этого Батул никогда не видела людей с оружием. «Я думала, что мы сейчас умрем. Летали ракеты, падали снаряды, я была уверена, что это конец», — рассказывает она. Это было самое начало гражданской войны в Сирии, которая продолжается до сих пор. Дом Батул оказался меж двух огней, на линии фронта.
Ночью семья перебралась в дом родителей, который находился в районе, еще не охваченном боями. В спешке Батул практически ничего не взяла с собой, а когда вернулась через пару дней, от дома остался только пустой холодильник. То, что уцелело под снарядами, разграбили мародеры.
Батул не принимает войну, но говорит, что к ней можно привыкнуть. Она не стала поддерживать ни одну из сторон конфликта, в отличие от своих братьев: один служит в регулярной армии, а другой воюет за оппозицию, и они не разговаривают вот уже шесть лет.
АлеппоФото: Susan Schulman/Barcroft Images/ТАСС
До войны у Батул было много друзей. Она закончила университет и хотела работать учительницей, но из-за того что у нее не было связей и больших денег на взятку, ей несколько раз отказали. Батул перестала пытаться попасть на работу в школу и начала учить своих дочерей английскому на дому. Муж в тот момент уже уехал в Россию на заработки и присылал деньги, но к себе не звал, да и сама Батул совсем не хотела уезжать. Старшая дочь, Фатима, училась в школе, младшая, Руа, ходила в сад, занималась плаванием, танцевала и мечтала стать балериной. Ей купили красивое бело-розовое платье и балетки, и девочка стала тренироваться дома. В первый же день войны, когда семья сбежала к родителям, платье забрать не успели. Потом среди обугленных кирпичей найти его было уже невозможно.
Люди в Алеппо стали приспосабливаться к войне. На завтрак, обед и ужин они ели заатар — ближневосточную приправу, смесь молотого сушеного тимьяна, обжаренного кунжута и соли. Иногда заатар с лепешками, иногда без.
В волосах детей завелись вши, помыться было негде, найти другую еду — тоже. Однажды Батул ходила по рынку и очень хотела купить детям бананов. Но на килограмм денег не было, хватало только на один банан. Продавец прогнал ее со словами: «Вы в своем Алеппо уже нажрались бананов!» Он был из Хомса и, хотя знал Батул и до войны, после начала боевых действий обозлился на всех местных.
«Война изменила людей, — рассказывает Батул. — Превратила их жизнь в борьбу за существование. Сначала цель была — изменить режим, а стала – найти себе кусок хлеба. Моя подруга готова была убить меня, чтобы забрать продукты. Даже если я буду умирать от голода, она не одолжит мне денег, потому что боится, что у нее они закончатся». Батул еще долго не хотела уезжать из Сирии. Она привыкла: ночью вставала в очередь на рынке за лепешками, собирала по крупицам смесь для заатара. Девочки ей помогали. Балетную пачку пришлось отложить, а вместо нее таскать ведра с водой, с которыми дочка стояла в очереди к колодцу.
История вторая, в которой Батул решает бежать
В глазах Батул — война. Девятилетняя Фатима бьется в истерике, потому что снаряд только что разрушил дом напротив. Лишь после этого Батул решилась поехать к мужу в Россию. Учебники для детей, документы, фотографии, рецепт на лекарства и Коран — все, что семья взяла с собой.
С визой проблем не было. Муж выслал денег, и они с дочками купили билеты и прилетели в Москву. Супруг работал на трикотажной фабрике в Ногинске. Там было много его соотечественников — сирийцы приезжали по приглашению друзей, оставались, потом перевозили родственников. Батул до последнего не уезжала, каждый день надеялась, что война вот-вот закончится.
История третья, которая еще не закончилась
«Когда человек едет в Россию, он думает, что попадет в рай, а на самом деле попадает в ад», — говорит Батул. В первую очередь в ад бюрократический. Батул отказывают в предоставлении временного убежища, без этого документа Батул не может устроиться на работу, а детям — незаконно — отказывают в доступе к образованию. Батул сказала младшей дочери, Руа, что в России нет балета — девочке без документов здесь танцевать негде.
Наталья Гонцова в «Гражданском содействии» консультирует беженцев с похожими историями каждый день. Она рассказывает, что на подмосковные ткацкие фабрики сирийцы приезжали работать и до войны, а когда она началась, многим стало некуда возвращаться. Несмотря на это, за годы в Ногинске не сложилось никакой сирийской общины, все живут обособленно. Российская миграционная политика сильно отличается от европейской. У нас статус временного убежища, который выдается только на один год с потенциальной возможностью продления, позволяет беженцам лишь работать и получить полис обязательного медицинского страхования, никаких пособий люди не получают. Россия— одна из немногих стран, которые продолжают давать сирийцам визы на въезд, но социальную защиту беженцам здесь не предоставляют. Те граждане Сирии, у кого были деньги, уехали в Европу еще в начале войны. В России остались люди, которым бежать больше некуда.
«Я помню, когда несколько лет назад ходила с сирийцем в миграционную службу, ему сказали: “А че ты обратно не едешь? — рассказывает Наталья. — Наши парни за тебя умирать должны, а ты тут наш хлеб будешь есть?” Люди как будто забывают, что в регионе служат военнослужащие по контракту, а бегут из зоны военных действий обычные люди, которые хотят для себя и своих детей мирной, спокойной жизни». Наталья считает, что убежище гражданам Сирии у нас не выдают по решению «сверху»: «Говорят, беженцы нам не нужны. Как будто они кому-то могут быть нужны или нет».
«Россия приняла на себя обязательство принимать беженцев, подписав международную конвенцию «О беженцах» 1951 года, только обязательство это выполняет плохо, — говорит Гонцова. — В России всего 598 человек, у которых официально есть статус беженца, сирийцев из них двое. Официальной статистики нет, но, по нашим подсчетам, в России около 10 тысяч сирийцев без статуса. Мол, если мы всех победили в Сирии, выводим войска, значит, там нет кризиса, зачем тогда давать убежище?» Сам комитет в 2015 году по совершенно абсурдным причинам получил статус инагента, и ему стало еще сложнее работать на территории России.
«Миграционная служба Москвы и Подмосковья делает все, чтобы не принять у человека заявление на предоставление временного убежища. Потому что как только заявление примут и до тех пор пока оно будет находиться на рассмотрении, человека нельзя выслать из России, — рассказывает Наталья Гонцова. — Поэтому зачастую вместо того чтобы принять у беженца заявление, сотрудники управления по вопросам миграции вызывают полицию, которая начинает проверку документов. То есть человек приходит получить бумагу о легальном нахождении в стране, а его спрашивают: «Где ваш документ, что вы тут находитесь легально?» Могут повезти в отделение полиции, а оттуда направить в суд за якобы нарушение режима пребывания в России. Суд может назначить штраф в пять тысяч рублей, а может и вовсе постановить выдворить человека из страны. Непросто сирийцам не только подать документы на временное убежище, но и перемещаться по улицам. Ногинск — город маленький, полицейские знают, у кого проблемы с документами, и останавливают их каждый день. «Штраф» — сколько есть в кошельке».
Даже если удалось получить временное убежище, без регистрации, которую тоже сложно оформить, детей не берут в школы, и они не могут учить русский язык. Комитет два года назад открыл бесплатные курсы русского для детей в Ногинске. Перечисляя деньги на курсы обучения русскому языку, вы помогаете себе: зная русский язык, беженцам будет легче интегрироваться в российское общество, и это поможет избежать конфликтов в будущем. Пожертвуйте любую сумму или подпишитесь на регулярное пожертвование хотя бы в 100 рублей. Так вы поможете беженцам найти свое место в российском обществе, а «Гражданскому содействию» — бороться за права человека в нашей стране.
Вы можете им помочь
Помогаем
Хотите, мы будем присылать лучшие тексты «Таких дел» вам на электронную почту? Подпишитесь на нашу еженедельную рассылку!
