Рынок напротив порта. Человек пятнадцать женщин расстелили клеенки на деревянных коробах и выложили первый урожай: несъеденные за зиму припасы варенья в банках, выловленную мужьями рыбу и молодые саженцы. Продают протертую облепиху, кедровые орехи в скорлупе, скрутки веток лимонника, брусничный лист (чтобы запарить и пить, если давление). Из рыбы, что дает Татарский пролив, сегодня на прилавках вяленая корюшка (ее ловят зимой и сушат в ванной на гвоздях), зубарь вяленый, горбуша копченая, краб (700 рублей за килограмм). Со дня на день ждут папоротник-орляк, как начнется урожай, будет по 20 рублей за пучок, и его в каждом доме пожарят с луком и чесноком, часть засолят на зиму, а часть отправят детям на запад в посылке вместе с вяленой корюшкой.

Вдоль прилавков, опираясь на костыли, идет женщина. Она здоровается с каждым продавцом, спрашивает, не замерзли ли и как идет сегодня торговля, раздает им газету. Это Татьяна Седых, издатель, редактор и единственный журналист газеты Ванинского района Хабаровского края «Мое Побережье». По субботам здесь, на рынке, у нее встреча с читателями. Знакомый продавец уже выкатил ей инвалидное кресло, оно стоит в соседнем магазине и ждет Татьяну от субботы до субботы. К костылю она привязывает согнутый лист с надписью «Подписка 2018». Читатели подходят к Татьяне беспрерывно. Один жалуется на жизнь, вторая просит разобраться с протекающей крышей, третий приносит документы на лечение.

Первый номер газеты «Мое Побережье» вышел в январе 2004 года. Газета черно-белая, тогда было восемь-десять полос, а сейчас четыре — слишком дорогая печать. Но и тогда, и сейчас — это единственное независимое местное издание.

Первый тираж сожгли вместе с домом и машиной Татьяны.

Драгоценные камни

Татьяна родилась 9 ноября 1958 года на Сахалине. Детство ее прошло в геологоразведочном поселке. Родители приехали на Дальний Восток работать по вербовке. Сначала трудились под Южно-Сахалинском, потом переехали на север Сахалина. Жили в вагончиках посреди тайги, поселок между собой так и называли — Разведка.

В Разведке были медпункт, детский сад и школа с одной большой комнатой для всех детей началки. До станции сначала нужно было пройти по грунтовке несколько километров пешком или, если повезёт, доехать в санях на лошади. Поезд, состоящий из мотовоза и одного вагона, ходил один раз в сутки, 28 километров до Охи и 12 до края острова — порта Москальво. Автобусов не было. Когда у Тамары, Таниной мамы, ночью начались схватки, ее в санях, на лошади, из Разведки довезли до больницы в Москальво. Его и записали Татьяне как место рождения.

Татьяна Седых в субботу на ванинском АрбатеФото: Виктория Микиша

Дети в Разведке вечно болтались сами по себе. «Мы росли в этой атмосфере, где идет бурение, где живут геологи, работают нефтевышки. Кругом тайга, елки, лиственницы, березы, от дома к дому мы шли по лесу. Детьми ходили к ручью, искали там камушки и представляли себя геологами, что мы ищем драгоценные камни».

Перед тем, как Татьяне идти в школу, они с мамой переехали «на родину» — в поселок Москальво. Школа стояла на песчаном берегу, с одной стороны было кладбище, с другой — море. На кладбище дети ходить боялись, бегали за школу, смотреть на корабли, а иногда в соседнюю деревню — к нивхам. Мама Татьяны вышла замуж за работника порта и устроилась в железнодорожное депо в слесарную мастерскую, выдавала рабочим инструмент. Татьяна бегала в токарный цех, где делали запчасти для пароходов, из бочек таскала домой фиолетово-серебряную металлическую стружку. Заканчивала школу Татьяна уже в Охе, а после — уехала на материк.

Отдел писем

Журналистом Татьяна Седых стала после тридцати лет, уже имея двоих детей. Приехала по распределению с мужем-военнослужащим в Ванино в 1991 году, в середине девяностых начала отправлять заметки в местную газету «Восход», а потом главный редактор приехал к Татьяне домой и позвал в штат. Ее определили в отдел писем: читать корреспонденцию и на редакционных летучках рассказывать о том, что волнует читателей. Иногда по письмам делали статьи, иногда письма отправляли в администрацию района, если проблему могли решить только там. Но случалось, Татьяне говорили, что про то или иное письмо, которое рассказывает о бездействии властей, газета писать не будет. Тогда читателям отвечала она сама, хоть что-нибудь. Как-то Татьяна увидела, как сотрудница редакции унесла ее заметку на проверку в администрацию, после чего заметку сняли с публикации. И решила уйти из газеты.

Устроилась в частное издание, но быстро сообразила: там может не быть зависимости от власти, но есть зависимость от бизнеса собственника. Чтобы стать журналистом, который по-настоящему откликается на людские беды, газету придется создать самой.

Татьяна в редакции газеты. 2010 годФото: из личного архива

Первый номер из типографии в соседнем городе — Советской Гавани — Татьяна забрала днем. Успела 900 номеров развезти по ларькам. Домой вернулась в десять вечера, дочь легла спать, а она до трех ночи набирала второй номер. В четыре проснулась от крика дочери, «Мама, мы горим!» Подожгли гараж, огонь перебросился на дом, когда проснулись, дверь уже занялась, все окна зарешечены, только у одного большая форточка, в нее и стали вылезать. На веранде лежал первый номер газеты тиражом в десять тысяч экземпляров — сгорел вместе с домом. От машины остался один скелет. Татьяна долго ходила в полицию и требовала завести уголовное дело, но виновных не нашли до сих пор.

«Я думала: вот ты остался на улице, а кругом продолжается жизнь. И кто-то же это совершил? У нас есть милиция, пожарные, прокуратура. Но как будто ничего не произошло, никому дела нет, никто не вспоминает». Татьяна с дочерью поселились в редакции, днем в кабинете шла работа, а вечером они мыли пол, расстилали матрас и ложились спать. Так как тираж первого номера весь сгорел, выручки с него не было, а нужно было заплатить типографии и людям за работу — первый номер сразу получился в долг. Татьяне позвонили из хабаровской газеты «Молодой Дальневосточник», позвали работать, она наотрез отказалась: «Не для того я свою газету делала, чтобы меня сожгли и мы закрылись». И второй номер вышел точно в срок.

У газеты «Мое Побережье» есть негласный устав. Правила, которые Татьяна сама определила и никогда не нарушает.

Правило первое: человек с его трудностями и победами — самое важное

Если про работу Татьяны снимать боевик, она была бы героиней, которая сражается с двумя мощными силами: властью Ванинского района и зависимой прессой. У власти огромный ресурс: она на протяжении всего фильма пытается уничтожить героиню. Героиня заступается за жителей района, которых обидела и унизила власть. Представители власти считают, что отдельно взятый человек ничего не стоит и не надо на него тратиться. Главная героиня борется за правду, за честь простого человека. И раз за разом побеждает. Хотя у нее нет ничего, кроме веры в то, что каждый достоин уважения, внимания и — газетной публикации.

Когда у человека в Ванинском районе заканчиваются все способы пробиться в официальные структуры и получить у них положенное по закону — люди идут к Татьяне Седых.

Татьяна СедыхФото: Виктория Микиша

Вот приходят школьники, просят помочь сохранить их класс: его решили закрыть, потому что учить так мало детей нерентабельно. Седых пишет заметку за заметкой, еще с десяток писем во все инстанции. Общими усилиями журналист, родители и общественники добиваются, чтобы класс вернули. И дети опять ходят в родную поселковую школу.

Вот заходят в редакцию рыбаки: «На берегу нашли нерпенка раненого!» Нерпенок ползает, кричит от боли под ногами у Татьяны, пока та ищет машину. Отвозит его к ветеринару. Но спасти малыша не удается.

Вот приходит женщина-полицейский. Получила на работе производственную травму, стала часто ходить на больничный, сначала ее не аттестовали из-за пропусков, а потом уволили. Просить защиты от полиции в поселке Ванино тоже идут к Татьяне Седых.

Правило второе: пиши правду, никого не бойся

Обычно районные газеты или издания маленьких городов оказываются зависимы от власти не только потому, что получают деньги из бюджета, но и потому что журналисты живут на одной улице с чиновниками, каждый день обращаются за комментарием к одним и тем же людям. Портить с ними отношения очень непредусмотрительно: сегодня не то напишешь — завтра не дадут комментарий, не позовут на мероприятие, нечего будет писать. Да и вечером все равно встретишься в магазине или в школе у ребенка — все слишком рядом.

Но Татьяна в своей маленькой районной газете пишет все прямо и честно. Она объясняет это тем, что газета — информационная площадка для обращения жителей к власти. И тут никакой самоцензуры — как есть, так и напечатано.

Заголовки:

«Когда же будут ценить человеческие жизни?» — материал о расформировании больницы в поселке Высокогорный.

«Еще не достроили, а уже требуется ремонт» — про дороги.

«Почему пришельцы-инвесторы уродуют наши дороги?» — как бизнес меняет жизнь поселка Токи.

«Пассажиры — это сопутствующий груз…» — о проблемах паромного сообщения между материком и островом Сахалин.

Правило третье: действуй

Вообще-то это плохое правило для журналиста. Точнее, в стране или районе, где всем заправляют государственные структуры, журналистам не приходится решать: должны они вмешиваться в жизнь своих героев и пытаться помочь или должны только написать текст, а дальше — работа уже других людей. Но Татьяне Седых в Ванинском районе пришлось выбирать, и она выбрала действие. У каждого обратившегося читателя она просит документы и начинает писать и звонить во все инстанции. Ответы публикует в газете. Следит, как власть помогла человеку. Бьется, пока история не завершится.

Вот, например.

Памятник железнодорожнику.

Татьяна во время интервьюФото: из личного архива

На станции Дюанка совгаванский поезд стоит одну минуту, сходят рыбаки и железнодорожники. Татьяна много лет ездила, смотрела в окно и всегда запиналась взглядом о надгробный памятник неподалеку от железнодорожных путей. Обычный памятник, как на кладбище, портрет мужчины, металлическая пластина с годами жизни, оградка в краске-серебрянке. В 2002 году Татьяна не выдержала и решила узнать, чья это могила.

Железнодорожники рассказали, что в начале 80-х было страшное наводнение. Некоторые их тех, кто спасся, сейчас живут в соседнем поселке Тумнин. «Я приехала на эту станцию. Первая встреча и разговор состоялись прямо на ступеньках перрона, люди рассказывали мне о трагедии».

Утром 6 августа 1981 года почти все железнодорожники были на ремонте перегона между станцией Дюанкой и Ландышами. Железнодорожники с женами и детьми жили в вагончиках на запасном пути возле станции Дюанка и каждый день выезжали на ремонт путей. Тайфуны в Ванинском районе бывают редко, а в тот год случился. Дождь лил несколько дней.

Вода хлынула внезапно. Люди услышали гул и грохот. Успели выбежать из вагончиков и кинуться врассыпную. Вода неслась, сметая все на своем пути.

Когда все стихло, рельсы и шпалы висели в воздухе, а под ними не было земли, все вода вымыла. Людей снесло в бухту, и они еще барахтались в воде, крича о помощи. Вагоны лежали, полные ила и песка. Когда Татьяна стала перебирать архивы прессы тех лет, то не нашла ни одного свидетельства трагедии. Газеты и радио просто промолчали о гибели людей. И тогда Татьяна восстановила историю по рассказам выживших. «Вода шла минут 30, а когда все закончилось, мы глянули, какие образовались промоины, рельсы согнуты, некоторых вагонов вообще нет, а половину засыпало грязью так, что одни крыши торчали», — опубликовала воспоминания очевидцев Татьяна в 2012 году.

После серии репортажей в середине нулевых она отправила письмо руководству Дальневосточного отделения РЖД с просьбой и требованием установить памятную доску на месте гибели железнодорожников. Ее письма поначалу игнорировали, а почти через десять лет сами обратились к ней с просьбой составить текст. Историк Марина Кузьмина включила рассказ Татьяны о трагедии на станции Дюанка в свою книгу о Ванинском районе «Нас к морю вывела дорога», а на станции Дюанка с 2012 года висит мемориальная доска.

Человек, памятник которому стоял здесь, был начальником станции. Его звали Степан Афанасьевич Стременецкий, ему было 55 лет. До этого, в 1976 году, он пережил пожар, тоже при исполнении рабочих обязанностей. А во время наводнения 1981 погиб. Его дочь, Ирина Степановна, работала учителем в ванинской школе, и, когда Татьяна к ней пришла, долго не могла поверить, что кому-то спустя столько лет стала интересна история ее отца.

Всем, кто меня слышит

В квартире стоял запах лекарств. Татьяну встретила женщина в траурной повязке. Она позвонила в редакцию в начале декабря 2011 года, спросила сквозь слезы: «Вы помните, в январе в Татарском проливе затонула шхуна? Там погиб мой сын». Тело сына этой женщины прибило к берегам японского острова Хоккайдо. Со дня трагедии прошел почти год. Но родители так и не получили тело.

На берегу бухты с руководителем Центра орочской культуры «Киа-Хала» Иной Акунка. Подготовка выпуска приложения «Сородэ» о малых народахФото: из личного архива

Это была рыболовецкая старенькая шхуна. Моряки все местные: из Ванинского и Совгаванского районов и с Сахалина. 7 января, когда судно стало тонуть, капитан подал сигнал SOS. Оператор Александр Мельник услышал слова капитана: «Всем, всем, кто меня слышит! Мы терпим бедствие…», еще какое-то время капитан был на связи, а потом тишина. В краевых СМИ прошли новостные заметки о том, что шхуна затонула, и чуть позже — о том, что поиски моряков прекращены.

Игорю Яшину было 19 лет, он вернулся из армии и решил немного подзаработать, пошел матросом на шхуну. Его тело вынесло на мыс Соя, самую северную точку острова Хоккайдо. В гидрокостюме нашли телефон. О теле сообщили в МИД России, и правоохранительные органы быстро установили, что парень был из поселка Майский Совгаванского района. У родителей взяли тест ДНК, сверили, данные совпали. Это было в начале февраля, но прошел почти год, а тело сына так и не доставили в Россию. Куда только не обращались родители, неоднократно звонили работникам МИДа, но все было бесполезно. И тогда мать Игоря позвонила Татьяне Седых.

Татьяна выпустила репортаж, а через несколько дней в Ванино приехал губернатор Хабаровского края. «Я когда ему рассказала эту историю, он поразился и говорит: «Разве у нас такое может быть?» Может! Попросила губернатора взять ситуацию на личный контроль. В итоге через неделю родители смогли, наконец, похоронить сына. А я порой думаю, какие у нас люди терпеливые, ведь эти родители почти год ждали, отец за это время инфаркт получил».

Пропавший без вести

В 2007 году редакция газеты «Мое Побережье» располагалась в соседнем кабинете с районным Домом ветеранов. Татьяна часто видела, как туда приходит пожилая женщина, и ее всегда выгоняют. Кто-то из руководителей этого самого дома криком кричал на невысокую, тихую бабушку: «Идите отсюда, нечего вам тут делать!» Она уходила, приходила снова, и ее опять выставляли за дверь. Один раз Татьяна увидела, как она стоит на крыльце и плачет от бессилия и обиды. Татьяна завела ее в редакцию, дала воды и усадила рассказывать.

Женщину звали Кифая Зайнетдиновна Салахова. Ее муж, Сахабтдин Салахов, был ветераном войны, орденоносцем, его уважали и почитали. В Ванино он попал после войны, работал в порту сторожем, сидел в небольшой будочке. В 1972 году он в своей будочке не выключил плитку, все загорелось, и он там, на работе, сгорел заживо. И с того времени его имя пропало из списков ветеранов порта и списков ветеранов района, как будто и не было такого человека. А Кифаю (она была татарка, а по-русски ее все звали Фая) не пускали и на порог совета ветеранов, не звали ни на один праздник, не платили ей пособие как вдове ветерана — память о ее муже пропала из архивов, а ее исключили из сообщества, выгнали, сделали невидимкой. Она рассказывала это Татьяне и плакала.

Беседа с фотографами и коллекционерами фотоаппаратов Ванинского района. 2011 годФото: из личного архива

Татьяна разозлилась и начала проверять информацию. Портрет Сахабтдина Салахова нашла в школьном музее среди стопки таких же фотокарточек ветеранов. На обратной стороне портрета было написано чужое имя.

В администрации района никаких документов о том, что жил в районе такой ветеран, не оказалось. Тогда Татьяна сделала запрос в Центральный архив Министерства обороны: был ли такой ветеран? Через три месяца пришел ответ: да, был, награжден такими-то наградами. Татьяна написала в Татарстан, откуда Сахабтдин Салахов призывался на фронт. Ответ тоже пришел утвердительный. Через несколько месяцев у Татьяны был ворох доказательств. Сахабтдин Салахов был офицером, получил 12 благодарностей от верховного главнокомандующего, был награжден медалью за боевые заслуги и орденом Красной звезды.

Со всеми документами, письмами Татьяна пришла в районный совет ветеранов и в администрацию района. Вдову Салахова восстановили в Совете ветеранов района, назначили ей доплату к пенсии, на всех праздниках начали приглашать в почетный первый ряд.

Пожить нормально

В газету начали писать даже из зоны. Их здесь две, в Ванине «единица» — исправительная колония номер один, а в соседнем городе Советская Гавань «пятерка» — исправительная колония номер пять. В письмах заключенные просили помощи, жаловались, искали себе пару, делились историями из жизни. В газете появилась новая вкладка «Калина Красная» — с выдержками из этих писем.

А как-то пришел человек в редакцию и рассказал: в его общаге на первом этаже живет старый инвалид без ног, из дома выйти не может. О том, что этот человек полжизни провел в тюрьмах, Татьяна узнала уже позже.

Татьяна Седых во время таежной экспедиции к месту установки памятного знака В. К. Арсеньеву. 2008 годФото: из личного архива

Из комнаты раздавались хриплые крики мужчин. Татьяна постучалась, толкнула дверь и зашла. Дым от сигарет стоял такой, что топор в воздухе повесь — будет висеть. Мужики сгрудились вокруг стола посреди комнаты, играли в карты. Татьяна поздоровалась, представилась. Хозяин комнаты Петр знал, что ей про него рассказали, и, когда начали они говорить, вся компания разбежалась. Комната опустела, дым рассеялся, и стало видно, что это жилище человека, до которого никому нет дела. Оно было запущено и грязно. Это вообще была бывшая кладовка, но так как свободного жилья в общежитии не было, то администрация пошла навстречу, в нее поселили недавно освободившегося из зоны инвалида. Но какая же в общаге «доступная среда»? На коляске ни в душевую проехать, ни на улицу выехать. Петр никогда не выходил на улицу через коменданта, а приспособился перебираться через окно. Вплотную к стене дома под окном он парковал свой старый «Москвич» с ручным управлением, вскарабкивался на подоконник и спускался по стене со стороны улицы, опершись на стремянку, прямо в машину. Ему было под шестьдесят, все тело в наколках. Татьяна выслушала и обещала подумать, как помочь.

Пока Петр лежал в больнице, Татьяна нашла двух мастеров, заплатила им за работу. Выбрали обои, закупили краску, кисти, шпатели. Рабочие покрасили мебель, отдраили люстру, поклеили обои, побелили потолок, заменили постельное белье и посуду, переставили мебель. Стало чисто и светло. А в коридоре администрация общежития даже соорудила что-то типа пандуса. «Он потом позвонил, был очень благодарен и сказал, что не ожидал, что ему с такой биографией когда-нибудь кто-то поможет. А мне уже рассказали про него все, он страшные вещи совершал. В интернете анонимы стали надо мной издеваться, мол, нашла кому помогать… Люди не понимали, почему я сделала так, ведь этот человек сидел всю жизнь в тюрьмах, а потом захотел, чтобы к нему по-человечески отнеслись. А я на это потом в газете написала: а почему бы даже в таком возрасте не дать понять человеку, что жизнь может быть другой и жить можно по-другому, и что люди могут вообще-то относиться друг к другу по-человечески?»

Каблуки

Татьяна инвалид, с 12 лет у нее нет левой ноги. Она никогда не ездит по улице на инвалидной коляске, ходит на костылях и в протезе. «Физически здоровые люди и люди на инвалидности — многие считают, что мы на равных, а мы не на равных, нам тяжелей все дается, каждое движение, перемещения куда-то. Многие, когда видят колясочника, думают, что ему тяжело, а когда видят человека на костылях — не думают о том, как ему, ведь он идет, значит, еще ничего. А человек, превозмогая себя, ходит, и ему желательно бы ехать на коляске, чтобы беречь свое здоровье, но ездить на коляске невозможно».

Татьяна Седых у себя дома на кухнеФото: Виктория Микиша

Деревянный протез Татьяна заказывает в Хабаровске, в единственном центре протезирования на Дальнем Востоке, где делали протезы еще в послевоенные годы. Протез выдерживает командировки по селам и тайге, куда журналистка едет ради хорошей истории. Раньше, когда протез выходил из строя, Татьяна обращалась к портовикам, они присверлят, прикрутят. Потом стала носить в кошельке старую трехкопеечную монету — ключ в дамской сумке таскать неудобно — если протез развинтился или стопа отошла, зашла в подьезд, подвинтила монеткой и дальше пошла.

Протез как кочерга, не регулируется ни вверх, ни вниз. Когда Татьяне захотелось ходить на каблуках, она придумала приспособление и попросила работника порта его сделать. Он отпилил с обеих сторон основание голени протеза, и когда Татьяне хочется пойти на каблуках, то с задней стороны стопы протеза вставляется небольшой клин и получается каблук. Когда спрашиваешь Татьяну «Как ваше здоровье?», она морщится и быстро меняет тему.

Журналист остается

Татьяна Седых родилась 9 ноября. Сын Тимур зовет ее «Служба 911» — по дню и месяцу рождения и по призванию. Вместе с сестрой Жанной они давно зовут маму к себе, в западную часть страны. Тимур живет в Калининграде, занимается видеосъемкой, воспитывает дочь. Жанна стюардесса в Домодедове, тоже создала семью и родила маме внучку. В один голос дети твердят: «Закрывай газету, хватит всех спасать, ходить по минному полю, переезжай к нам». Татьяна все откладывала решение. Обещала: вот исполнится 60, приеду. В ноябре этого года ей будет 60.

— Поедете на запад?

— Да я умом понимаю, что возраст наступает на пятки и состояние здоровья уже не то, а принять решение не могу. Я люблю свою газету, которая выходит в бумажной версии, хоть она и черно-белая, и доморощенная в смысле дизайна, примитивная, но она мне нравится. Основная масса читателей — по отдаленным поселкам, по железнодорожной линии, они читают бумажный вариант, они в интернет не ходят, у них даже компьютера нет.

— Но можно же уехать на запад и там работать?

— Зачем? Там полно журналистов, изданий полно. Я здесь нужна.

— Но Ванинский район — не ваша родина. Как так получилось, что вы полюбили эти места? Вы их узнали и поэтому полюбили, или сначала полюбили, а потом захотели узнать?

— Может быть, это от любви к профессии? Благодаря профессии ты больше узнаешь о местах и больше в них влюбляешься. Я вот полюбила свой вид из окна и не хочу никуда от него уезжать.

Из окна Татьяны Седых самый лучший вид на бухту Ванино.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!