— Ого, здоровый какой. Этого только по отчеству. Как его?

Захожу в квартиру и столбенею под внимательным взглядом огромного пса. Бронислав Кузькович, смеется Светлана Николаевна. И говорит сразу же, не переводя дыхания: я не могу, просто не могу уже. Дети уже дома, мы-то за них выдохнули, но я больше просто не могу держаться.

Светлане Николаевне Уткиной только что отдали под опеку ее собственных внуков. Детей Олеси Уткиной, двухлетнего Кирилла и пятилетнюю Дашу, забрали из дома 14 января — и они смогли вернуться только два месяца спустя.

«Все ты слышишь, прекрати»

«В момент выхода в адрес было установлено, что Олесю Александровну только что разбудили инспектор ОДН и детский врач, но она не понимала вопросов, не ориентировалась в пространстве, не понимала значения своих действий, была агрессивна по отношению к специалистам, так как была в состоянии алкогольного опьянения, а также в связи с заболеванием Уткиной О. А. — “тугоухость” (не слышит вопросов, слуховой аппарат, с ее слов, в нерабочем состоянии), в связи с чем не могла надлежащим образом исполнять родительские обязанности».

Я читаю акт опеки по срочному выходу в семью, где описана официальная версия произошедшего в тот январский день. Ночь накануне Олеся провела в хлопотах — у старшей, Даши, температура, младшему, Кириллу, из-за орфанного заболевания надо делать ингаляцию пять раз в сутки. Олеся сходила в магазин внизу, где по ее просьбе позвонили педиатру, и легла до прихода врача немного передохнуть рядом с Дашей.

Когда она проснулась, в квартире уже кричали опека и полиция — дверь им открыла Даша. Олеся показывала пришедшим сломанный слуховой аппарат. Новый был заказан, но привезти еще не успели, поэтому Олеся просила хотя бы написать ей, что происходит. В ответ ей кричали: «Все ты слышишь, прекрати». Соседи, после общения с которыми педиатр вызвал опеку и полицию, маячили позади. Детей увезли. Сначала в больницу.

Олеся с детьмиФото: Мария Эрмель

Олеся рассказывает, что до этого ей много раз предлагали отдать детей в детский дом по заявлению — мол, устроишься на работу, решишь проблемы. «Предложение она не принимает и до сих пор не работает!» — возмущались на встрече 21 февраля в комитете по социальной политике. 22 февраля Кирилла и Дашу раскидали по детским домам. Разным. Олеся ездила к детям каждый день: утром — к сыну, вечером — к дочери.

Обвинение в том, что Олеся была пьяной, в ее деле все еще остается, а вот медицинского освидетельствования или отказа от него нет, хотя Олеся, как ей велела опека, проходила нарколога — алкоголя обнаружено не было.

«Это вот какой продуманной должна быть мама! — кипятится правозащитница, президент Северо-Западной ассоциации приемных родителей «Ребенок дома» и приемная мама Мария Эрмель. — Если она к утреннему приходу педиатра еще пьяная была, то она должна была проснуться пораньше, выпить бутылку водки, вызвать доктора и завалиться спать».

Предварительное слушание по делу о лишении Олеси родительских прав должно было пройти 11 марта в Выборгском районном суде, но затем заседание перенесли на 1 апреля. О том, чтобы Даша и Кирилл все это время оставались в детских домах, для мамы не могло быть и речи, поэтому выбрали самый надежный в такой ситуации вариант — просить дать опеку над детьми их бабушке. Сначала старенькую квартиру Светланы Николаевны в Агалатове опека посчитала непригодной для жизни и положительный акт осмотра жилья (а без него получить бумагу о возможности стать опекуном нельзя) не дала. Но с ремонтом на кухне и в ванной в считаные дни помогли волонтеры, и 13 марта органы опеки издали распоряжение о назначении Светланы Николаевны опекуном над внуками. Пока вся семья живет в бабушкиной квартире в Агалатове под Петербургом.

«Дети изъяты по 77-й статье [Семейного кодекса РФ. — Прим. ТД], это угроза жизни и здоровью. Предполагается, если происходит изъятие по этой статье, то в ближайшее время подается иск в суд по лишению родительских прав — вот, собственно, что и произошло, — объясняет сотрудник аппарата уполномоченного по правам ребенка в Санкт-Петербурге Светланы Агапитовой Олег Алексеев. — Есть рабочая группа по рассмотрению случаев отобрания, и все случаи, когда дети были отобраны по 77-й статье, попадают на заседание этой группы, которая собирается примерно раз в квартал. В группу входят и надзорные органы, и представители органов опеки. Пока эта ситуация не рассматривалась, дата следующего заседания будет назначена по готовности участников».

Что будет дальше — решит суд, но, по оценкам юристов Северо-Западной ассоциации приемных родителей «Ребенок дома», которые ведут это дело, рассыпается все: нет фактов, нет угрозы жизни детей, нет ничего, что можно было бы вменить матери. Зато есть что вменить опеке — в конце марта Олеся и юристы подали ответный иск — о клевете.

Мария ЭрмельФото: из личного архива

По словам Олега Алексеева, органы опеки два года работали с семьей и жалоб на них со стороны семьи не было. «Мне, человеку, который сталкивается с подобными ситуациями, кажется, что обвинять органы опеки раньше времени нельзя, — подчеркивает Алексеев. — Есть суд, будет разбирательство. А так у нас получается, ребенок умирает от голода — кто виноват? Органы опеки! Просмотрели. А почему не участвовали, почему не приняли меры? А как только они начинают принимать меры — они ювенальщики, как любят штампами закидывать. А что им делать? Где та грань невмешательства, как понять, что сейчас можно, а до той поры еще нельзя?»

Представители окружной и городской опеки от комментариев отказались. Не стали говорить и соседи, поэтому что они сказали врачу и опеке и зачем — неизвестно. Но Олеся Уткина — единственная оставшаяся соседка в коммунальной квартире, другие после многочисленных стычек и драк уже съехали, рассуждает исполнительный директор центра «Дети ждут» Алена Логутова. «Комната сейчас в социальном найме без вести пропавшего отца Олеси. Без детей Олесю можно легко выселить за долги, и тогда квартира перешла бы в пользование соседей целиком».

«Я проснулась, а тебя нет!»

Я смотрю на милую, ласковую Дашку. Шапочка как у бельчонка, с кисточками, — ее Олеся привозила Даше в детский дом. Детей из больницы вывозили в спешке и прямо так, в чем были, на февральский мороз — верхнюю одежду не искали. Ее, рассказывает Олеся, она тоже привезла детям потом: одному — в дом ребенка, другой — в детский дом. За время, проведенное в детдоме, у Даши появились красные пятна на руках, ухо заложено ваткой. Олеся в ужасе: «Зная, как я сама слух потеряла, ни с того ни с сего, я за ушками детей очень слежу». Слух пропал, когда она работала телеграфисткой в местной агалатовской воинской части: он потихонечку снижался, снижался — и все, говорит Олеся. А Даше теперь предстоит лечение у лора.

Пока мы разговариваем, Даша каждые двадцать минут прибегает и утыкается в маму — на подзарядку. Олеся прижимает Дашу к себе. Пытается быть строгой: ну ты что, меня же записывают! Но чмокает дочь в макушку и обнимает покрепче, все поправляет на ней одежду, кидается кормить. У младшего, Кирюши, проблемы с пищеварением, и за время, проведенное в учреждениях, он похудел на килограмм.

«Много бывает случаев, когда дети маме безразличны, но тут очень тесная связь, любовь, и она обоюдная, — говорит Алена Логутова. — Дети в прекрасном состоянии, они не заброшены, не боятся. Конечно, ей нужно помогать и сопровождать, что и должны были делать опека и центр помощи семьи и детям».

Олеся УткинаФото: Мария Эрмель

Вместо этого Олесе предлагали только бесплатный кружок в центре семьи и помощи, который ей не нужен, отмечает Логутова. «Я думаю, что опеку еще беспокоит: вот у них на территории есть ребенок с тяжелым заболеванием. А вдруг что случится? Лучше ребенка забрать, — продолжает Алена. — Они ей предлагали отдать сына “по заявлению” с момента рождения. Она не хочет, и от этой ситуации все устали — и Уткины, и опека. Контакта нет. Вся претензия, по сути, что семья неудобна. Но удобные семьи в поле социальной работы не попадают. И вести их — работа длительная, это ценный труд. Сколько бы мы ни выносили на уровне города предложение о том, чтобы опекам пройти школу приемных родителей в их рабочие часы, — отвечают нам: нет, у вас же нет корочки установленного образца».

Олеся теперь почти знаменитость: вчера букет на улице подарили — узнали. Мария Эрмель добавляет: «Я ей говорю: не зазнавайся, нечем тут гордиться. А твоя задача сейчас — стараться, чтобы все было хорошо». И Олеся старается.

«Я вчера, знаете, ночью просыпаюсь, иду в туалет, только уселась, и такой крик: “А-а-а-а-а! Мама-а-а-а-а!” Я аж, извиняюсь за выражение, на унитазе подпрыгнула, — говорит Олеся. — Резко открывается дверь, стоит Даша вся в слезах: “Мама, ты куда от меня ушла?!” Я: “Что, что ты? ударилась, ушиблась, пить, кушать хочешь?” — “Нееет, я проснулась, а тебя нет!”»

Недавно Олесе купили в подарок новый слуховой аппарат. Но за это время она потеряла еще 10 процентов слуха. Теперь глухота почти полная.

Исчезнувшие

Татьяна пропала в прошлом ноябре — а вместе с ней и вся семья: двое детей и муж.

Молодую семью выпускников детского дома сначала сопровождал центр помощи семьи и детям, но когда и мужу, и жене исполнилось 23 года, они вышли из сопровождения. В 2015 году родительский центр «Подсолнух», занимающийся помощью кризисным семьям, преимущественно выпускникам сиротских учреждений, взял их в программу по формированию детско-родительских отношений.

Над отношениями они и работали. Непростая история жизни сказывалась: детский дом, коррекция — где тут научиться растить детей? Но Таня ходила на все занятия, как часы, и шла на контакт. Результат появился на третий год. Из неразговорчивой, скованной, молчащей выпускницы коррекционного детского дома она стала мамой, которая может сформулировать запрос, например «что делать, чтобы сын меня слышал». И сын услышал — раньше лупивший всех подряд, перестал драться. На работе Татьяне — она была нянечкой в том же детском саду, куда ходил и сын, — предложили курсы повышения квалификации. Ее ценили и собирались брать воспитателем. Муж, тоже выпускник детского дома, шел по другому пути — не работал, не ходил на программу, но Таня радовалась, что он хотя бы отпускает ее на занятия. Но внешне все было хорошо, и семью сняли с сопровождения социальных служб.

Кризис начался после рождения второго ребенка. Как объясняет директор «Подсолнуха» Елена Сухорукова, это частая история — слабые семьи обычно подламываются именно на вторых детях. Мама как будто теряет силы, теряет опору на себя — и физически, и психологически — и окончательно попадает во власть мужа.

Из декрета Татьяна на работу не вернулась, на занятия стала приходить реже. В квартире мужа, где они жили, копился долг, Танина собственность — комната в коммуналке, где она и была прописана, — стояла пустой. Если накопить большие долги, то ведь могут и выселить. А муж все заговаривал про продажу комнаты, единственной ее собственности…

С квартиры они съехали. Жили по съемным, то и дело переезжая, платили посуточно. Муж покупал и продавал какие-то машины, что-то перевозил. В доме нечего было есть. Таня появлялась на занятиях все реже. Худая, бледная, дети не набирали вес. Она ходила к педиатру с младшей, педиатр отчитывала: недовес, в больницу положим. Таня пугалась. Плакала. Водила старшего в сад, старалась, чтобы у него было где поиграть с друзьями, где развиваться. Но зачастую на дорогу не было денег.

Семья отказалась от патроната медсестры с выходом домой, но приезжала с малышкой раз в месяц в поликлинику, каждый раз называя новый адрес. Психолог «Подсолнуха» и по этому вопросу связывалась с опекой, говорила: вот же, опасность. Ведь у ребенка нет ни адреса, ни полиса. Ответ: ничего страшного, в течение первого года можно и без полиса.

Танина комната продана. Никакой прописки нет ни у нее, ни у дочери Кати. Сын Денис прописан вместе с отцом в квартире, в которой они уже давно не живут — из-за долгов по коммунальным платежам отключены все коммуникации.

Консультация у специалиста по социальной работеФото: Елена Сухорукова

«В сложившейся обстановке семья не защищена, не оформлены пособия, отсутствуют регистрация и медицинский полис новорожденной, у отца отсутствует постоянный доход, в семье есть и психологическое, и физическое насилие», — писали специалисты «Подсолнуха» в обращениях для государственных органов.

«Мы ее начали подкармливать в какой-то момент, — мрачно говорит психолог центра Светлана Велицкая. — Когда в такой программе, как у нас, дело доходит до подкармливания, это означает полный крах, это означает, что человек просто на уровне выживания сейчас и больше нигде. И мы держали контакт только для этого и параллельно искали, кто бы смог их подхватить». В центре же Таню убеждали изменить ситуацию — искать помощь, возможно, оспаривать сделку с комнатой, или вставать на очередь по жилью, или получать субсидии. Таня решилась на разговор с мужем в ноябре 2018 года — и после этого перестала отвечать и на сообщения, и на звонки.

Команда «Подсолнуха» подготовила письмо, в котором рассказала о ситуации (копия письма есть в распоряжении редакции). Письмо направили в пять инстанций: в две опеки (по адресу прописки и по адресу предполагаемого места жительства), в полицию двух районов и в центр помощи.

«Проблема в том, что никто не будет заниматься ее поиском, если только это не инициатива со стороны любого из субъектов. Так как мы вели эту семью, то мы заинтересованы в том, чтобы ее найти, с помощью других субъектов оперативно помочь, — говорит заместитель директора Центра социальной помощи семье и детям Красногвардейского района Наталья Исаева. — Но так как у нас много ведомств и учреждений, то мы можем только направить сообщение с просьбой о совместном выходе, совместной работе. Но, к сожалению, это не регламентируется никаким образом в плане определенной ситуации, времени, то есть остается на личном уровне. Симпатиях, контактах. Если я позвоню инспектору УДН и попрошу, чтобы он вышел со мной, то, если он согласен, выдается отмашка и мы выходим. Здесь сложность в том, что семья у нас пропала. То есть это уже дело не центра социальной помощи, не органов опеки и попечительства, а органов полиции».

Последние, к сожалению, не всегда оперативно реагируют, отмечает Наталья Исаева.

«Мы будем биться долго в закрытую дверь, если только не поднимем вопрос об угрозе жизни и здоровью на комиссии по делам несовершеннолетних. Я, как инициатор, например, выхожу и говорю: семья не очень благополучна, она пропала, необходима комплексная работа. И вот если только комиссия принимает это решение, то можно что-то делать».

Читайте также Семья и другие звери   Что важнее для детей — чистота в квартире или любовь в семье? Что в интересах ребенка — отсутствие дома тараканов или доверительные отношения с отцом и мамой?  

«Что-то делать» выглядит так: участковый опрашивает соседей, затем совместный выход по адресу, чтобы зафиксировать отсутствие семьи. Затем — попытки выйти на связь по социальным сетям, по знакомым — по всему.

«Семью мы не знаем как таковую, то, что папа и ребенок зарегистрированы на нашей территории, — это еще ни о чем не говорит, — объясняет сотрудница отдела опеки и попечительства муниципального округа Пороховые (Санкт-Петербург) Мария Смирнова. — Розыском мы не занимаемся. Наша задача была выйти в адрес, мы вышли, установили, что там никого нет. В садик звонили, просили предупредить, если появятся. Садик отзванивался, мол, посетили. Мы в тот же день вышли в адрес, там нам никто не открыл».

Обе эти истории происходят прямо сейчас. Только первая — на виду, на телеэкранах и в новостях. Вторая — где-то в тишине. И там, и там есть дети. Одни — перемещаемые, как чемоданы, по инстанциям, вторые — скинутые этими инстанциями со счетов.

Я очень стараюсь, но не могу понять, почему так происходит. Почему Даша и Кирилл понесли это двухмесячное заключение, когда можно было и не разлучать их ни с мамой, ни друг с другом вплоть до выяснения всех обстоятельств. Почему Денис и Катя пропали с радаров. И что должно случиться, чтобы в системе опеки появился способ действительно помогать, а не превращать живых детей в строчки бумажных отчетов. Я знаю, что в отделах опеки есть люди, которые задаются точно такими же вопросами — и в существующей системе социальной поддержки не находят ни социальности, ни поддержки. Ни способа действительно помогать детям, а не играть по правилам бумажной войны. Но они, конечно, никогда не повторят это под запись.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!