Елена П., 43 года: «Хорошо, что села»

Помню горящие глаза одного из оперов: «С 18 лет употребляет». Мол, какая удача, взяли отъявленного барыгу! Я действительно впервые попробовала героин в 18 лет, в разгар 90-х. Думаю, тогда это была не редкость. Дурная компания, запах перемен, колоться было модно. Какое-то время я сидела на героине. Но благодаря маме, семье, у меня была длительная ремиссия, около семи лет. Снова все началось случайно — срыв, проблемы дома, на работе, и вот я опять со шприцем на последнем этаже соседней пятнадцатиэтажки.

«Героиновые качели» продолжались в моей жизни около двух лет. Ситуация усугубилась после скоропостижной смерти моих родителей. 4 марта в 22. 50 я вышла из дома, прихватив с собой 3,8 грамма героина. Мой знакомый, с которым я вместе накануне покупала дозу, очень просил продать его знакомой немного. У меня было всего пять грамм. Я решила скинуть совсем чуть-чуть, на тысячу рублей, чтобы еды купить домой для дочери.

Все произошло стремительно, меченая купюра, зеленая краска на руках, наручники. Помню, успела выкинуть деньги на асфальт, но сотрудники МВД подняли и положили мне их в карман. Я сразу поняла, что меня посадят: вторая часть 228 статьи, сбыт в крупном размере. Мне повезло. Я получила минимальный срок 3,5 года благодаря тому, что у меня есть несовершеннолетние дети. Я отсидела два года и вышла по УДО.

Сейчас могу сказать, что наркотики остались в прошлом. Я считаю, хорошо, что села. В моем случае это имело терапевтический эффект. Мне удалось избавиться от зависимости, которая мучила меня почти всю сознательную жизнь. Считаю, что не нужно давать условный срок даже за «храненку», лучше сразу изолировать человека на пару лет. За это время он, возможно, в себя придет.

228-я — это самое легкое уголовное дело, по которому можно подставить любого человека: раскидать маленькими порциями по разным карманам, подкинуть в сумку, в рюкзак. Легче не придумать, если надо убрать человека с пути, швырнуть ему чуть-чуть, и все. Употребление, понятно, доказать легко, можно взять анализы. А если нет у тебя в крови ничего, так это еще хуже, сразу попадешь в разряд «барыг». У Голунова такая же ситуация была, если бы общественность не поднялась, его бы закрыли лет на 10.

А «опера» местного значения на таких делах зарабатывают себе звезды и премии. У меня так и было, накануне 70-летия Победы, 9 мая, они получили звезды, я — срок. Сейчас все зоны практически на 80% заполнены наркоманами, которых спровоцировали и поймали вот таким образом. Они там сидят, помощи никакой не получают, ни психологической, ни медицинской. Раз в неделю приходил к нам психолог, который говорил: «Ладно, что вам там делать, на воле? Там так тяжело, а тут так хорошо».

Марина С., 33 года: «Все идет по кругу»

Семь лет я страдала от наркотической зависимости. Меня отправляли лечиться в реабилитационные центры, на какое-то время это помогало, но потом все начиналось по новой. Помню, как сбежала из лагеря в Болгарии через Турцию без паспорта. Моя семья куда меня только не отправляла, но все без толку.

На наркотики я подсела в 18 лет. Мы с подружками сначала попробовали амфетамин. В те времена это было модно. Начало нулевых. Поначалу все было весело, как будто у нас есть свой секрет. А после перешло в болезнь.

Мой муж занимался сбытом, поставлял наркотики в больших объемах, грузовиками возил в Тверскую и Московскую области. Мы жили в Москве в Текстильщиках. Однажды мне надо было уехать домой, на север, оформлять документы на наследство.

Я посчитала, сколько мне нужно на месяц, и взяла с собой 100 грамм героина. Поэтому я решила, что на самолете не полечу: там собаки, осмотр, поехала поездом и без билета. Рассчиталась с проводником.

Иллюстрация: Влад Милушкин для ТД

Уже в Усинске мне как-то позвонил человек, которого я очень давно знала, и говорит: «Марина, ты не могла бы ко мне заехать, у меня к тебе очень важный разговор».

И я поехала, но при этом чувствовала — что-то не то. Захожу в подъезд, вся такая расфуфыренная, в норковой шубе, на каблуках, а там просто с верхних этажей «маски шоу», с автоматами, кладут меня на пол, ноги ставят на меня, автомат в плечо. Обыскали, достали у меня чуть-чуть героина при понятых, устроили допрос. Я так и не поняла, откуда они узнали обо мне.

Я отдала все, что у меня было, — оставшиеся 60 грамм. На тот момент, пока я находилась в республике Коми, моего мужа посадили и вместе с ним еще 12 человек, среди них сотрудники бывшего ФСКН. И мне сказал адвокат, что следствие будет идти очень долго. Единственное, что можно сделать, — выделить мое дело в отдельное судопроизводство и проходить как свидетелю обвинения.

Два с половиной года длился суд. Все это время я была под подпиской о невыезде. Муж все взял на себя. Ему дали 24 года. Он повесился в СИЗО. Мне инкриминировали хранение наркотических средств, срок четыре года. По 228-й статье, части 1 могут дать отсрочку на лечение от наркотической зависимости. Делают это крайне редко, но поскольку у меня был очень хороший адвокат и связи, мне дали эту отсрочку с условием, что я буду находиться в республике Коми и проходить там лечение.

С лечением у меня не сложилось: у нас в стране нет системы лечения наркозависимых людей. Оно длится 21 день и заключается в снятии «ломки». Я должна была приходить отмечаться, но делала это нестабильно, приходила в состоянии наркотического опьянения. В итоге все закончилось тем, что мне отменили условное наказание и посадили в тюрьму.

В колонии у меня часто случались срывы и стрессы. Я могла упасть на пол и биться в истерике, что нарушают мои права. За годы судов я хорошо изучила законы. Я говорила им: «Вы понимаете, что я должна быть в нормальном реабилитационном центре? Я ведь никого не убила, за что мне ломают психику?» И даже там, на зоне, со мной соглашались. Из больных людей, наркоманов, делают «наркобаронов». А реальных сбытчиков сажают очень редко. Среди всех заключенных мне встретилась только одна настоящая «барыга» — старая цыганка, которая отстроила себе шикарный дом; ее взяли с 15 килограммами героина.

Часто полиция договаривается с наркозависимым — дают ему меченую купюру, которую он передает знакомому наркоману, тот идет с ней и покупает наркотик. Все. Полиция сама раздает те же наркотики, которые изымает. Некоторые барыги сотрудничают с полицией. К нему приходит человек, чтобы купить дозу, а тот звонит и сдает его.

Тюрьма — это не панацея для наркоманов. Некоторые действительно делают выводы, выходят на свободу и перестают употреблять, но таких немного. Больше половины тех, кто освобождается, начинают снова употреблять. И все идет по кругу.

Считаю, что в стране у нас должно быть принудительное лечение людей с наркотической зависимостью. Не выход — заключать их в тюрьмы, это должно быть учреждение закрытого типа, но иначе устроенное. Возможно, стоит задуматься о метадоновой терапии, замещающей терапии. В России этого нет. У нас единственный способ — сажать людей, чтобы они потом освобождались, пережив шок, со сломанной психикой, и еще долго не могли социализироваться.

Василий Ф., 39 лет: «Выходят и опять на те же грабли наступают»

Я начал употреблять в 90-е годы, в юности, как раз когда подростки принимаются искать авторитет вне семьи. Если еще учесть, что у меня и семьи-то не было, то я естественным образом вписался во всю эту среду. Раньше это было круто: употреблять, сидеть, употреблять, сидеть. Вот так и я набрал стаж до 15 лет. И когда я захотел бросить этот образ жизни, то понял, что у меня проблемы с веществами.

За наркотики я сидел два раза и в общей сложности пять лет. В 2013 году меня взяли на контрольной закупке: подставил мой же приятель. Он купил себе дозу, пошел домой, и его задержали. Сказали, что отпустят, но им нужен кто-то, какая-то «шкурка» просто за галочку. Он сказал, что знает того, кто может купить, а им все равно кого брать, главное, чтобы был факт закупки. И меня «закупили». Я ему купил наркотик и отдал, а потом ко мне домой приходят и говорят, что я продал.

Другой раз я сел за хранение на три года. Та, у кого я купил, сказала операм, что я купил у нее. Я вышел из подъезда и меня там же задержали.

Иллюстрация: Влад Милушкин для ТД

Я не знаю случаев, когда тюрьма изменила бы человека с наркотической зависимостью. Они выходят и опять на те же грабли наступают. Человек, который пришел к употреблению, имеет совершенно другое мышление, по-другому воспринимает мир. И его срок в тюрьме ничего не меняет.

Наркоман оторван от реальности. Это, например, мужчина, у которого ничего нет, и он живет своими мелкими планами, но думает, что он крутой. В тюрьме таких очень много. Все крутые, а по сути не могут ни детей вырастить, ни семью содержать, никакой пользы обществу принести. То есть то, что на самом деле ценно, у них обесценено. Они просто выбора не умеют делать в определенной ситуации.

Тюрьма — это субкультура. Там ломается жизнь, особенно у подростков. Я вижу много таких наркозависимых: пройдя весь этот путь, я стал заниматься реабилитацией таких людей. А сам человек не может из этого круга выйти, его нужно вытащить оттуда в какой-то момент.

Вот, есть у государства 228-я статья и они по ней делают себе статистику. В тюрьме сидит в камере человек 25, из них 15 сидит за наркотики. Это не 90-е годы, когда были реально идейные преступники. Сидели банды, бандиты, домушники. Люди, которые совершали преступления, потому что они так жили, а не потому что их ломало. Чувствуете разницу? Если бы у государства была бы правильная политика в отношении этих людей, то и в тюрьме не было бы столько народу. Мое мнение: человеку, который признает, что у него проблемы с наркотиками, надо на суде предлагать ехать на реабилитацию. Это будет не тюрьма, но изолированное место, и он может в любой момент оттуда уйти, но тогда он уйдет в тюрьму.

Что такое сбыт наркотиков, за который сейчас сидит 80% всех заключенных? Покупал себе грамм подешевле, полграмма употребил, полграмма продал подороже. Какая-то разница у него осталась. По факту это торговля, а по сути, это возня.

В 2013 году после тюрьмы я вышел, попытался наладить жизнь, не получилось. В какой-то момент я понял, что либо я опять сяду, либо умру. Пошел в храм, увидел там объявление о реабилитационном центре для наркозависимых и на следующий день уже был в стационаре. Сейчас я с друзьями планирую сам открыть центр реабилитации и заняться лечением подростков.

Мнение экспертов

Дмитрий Гладышев, кандидат химических наук, председатель Экспертно-квалификационной, рецензионной комиссии судебных экспертов АЮР МОО, руководитель Бюро независимой экспертизы «Версия»:

В результате репрессивной наркополитики, проводимой правоохранителями и судебной системой нашей страны с начала XXI века, статья 228 получила название «народной статьи». Судебная система не определяет с правовой точки зрения опасность совершенного деяния: нашли у тебя наркотик — все, ты виноват. Тех же бакалейщиков сажают, которые семенами мака торгуют. У них нет умысла на сбыт наркотика, а их все равно сажают.

Очевидно, что если бы наказание было не таким строгим, то коррупционная составляющая таких дел была бы гораздо меньше.

Согласен с правозащитниками: была бы у нас «административка» за хранение без цели сбыта наркотиков (штрафовали бы таких наркоманов) — проку было бы больше. Здесь не строгость наказания должна влиять на ситуацию с потреблением, а неотвратимость его наступления.

Иллюстрация: Влад Милушкин для ТД

Решать эту проблему нужно изменением законодательства. В настоящий момент в 228 статье УК отсутствует четкое научно-обоснованное определение, что такое наркотическое средство и психотропное вещество, нет также однозначного алгоритма определения его размера.

Нужно, во-первых, принять четкое научное, медицинское определение того, что является наркотиком или психотропным веществом, их аналогом. Во-вторых, ввести практику определения размера изъятого из оборота наркотического средства именно по психоактивному компоненту. К примеру, изъяли четыре грамма смеси героина, из которых один грамм героина и три глюкозы, вменяем один грамм героина. Сейчас правоохранительная система считает — так как вся смесь запрещена к обороту, нужно вменять четыре грамма наркотического средства. Если мы не конкретизируем количество наркотика в веществе, мы всегда имеем возможность его разбавить, причем сделать это можно в любое время непосредственного доступа к веществу. Как раз именно такие смеси подбрасывают неугодным гражданам. В-третьих, необходимо поручить государственным уполномоченным организациям изготовить аналитические стандартные образцы всех без исключения наркотических средств и психотропных веществ, включенных в перечень контролируемых на территории нашей страны. Такие образцы позволят экспертным службам достоверно диагностировать запрещенные к обороту вещества и точно устанавливать их размер. В этом случае суды смогут определить реальную опасность психоактивного вещества и возможность его немедицинского потребления.

Если этого не сделать, то псевдоборьба с наркотиками будет вестись вечно и паразитировать на их обороте и его контроле будет не одно поколение как мафиози, так и правоохранителей.

Николай Колосунин, врач-нарколог:

Зависимого человека нельзя заставить вылечиться, но можно помочь ему захотеть вылечиться самому.

В мире накоплена весьма большая статистика, показывающая, что репрессивные меры практически неэффективны.

Так, в США после освобождения из тюрьмы рецидив наркомании отмечался до 90% в первый же месяц. Это же касается столь распространенных у нас «реабилитационных центров», где в основе лежит изоляция и психологическое насилие. Такой же низкой эффективностью отличались лечебно-трудовые профилактории советских времен. Единственным способом освободить человека от зависимости является длительный реабилитационный процесс с созданием новых реальных ценностей, интересов и окружения.

Раньше лечебно-трудовые профилактории входили в систему МВД и по сути являлись «тюрьмой для пьяниц». Пребывание в них назначалось судом на срок от шести месяцев до двух лет за уклонение от лечения или нарушение дисциплины и общественного порядка. Лечебная программа была основана на принудительном труде и подавлении личных свобод, срок пребывания определялся приговором. Но в отличие от тюремного заключения, пребывание в ЛТП не считалось судимостью, хотя и вело за собой определенные ограничения прав в связи с постановкой на наркологический учет — невозможность управления транспортными средствами, разрешения на покупку оружия, запрет определенных профессий.

Современные исследователи критикуют эту систему за практическое отсутствие реабилитационного и психотерапевтического компонента. Однако в ряде стран существуют лечебные учреждения закрытого типа для людей, совершивших правонарушения в состоянии опьянения, как альтернатива тюремному заключению, но и они не показывают преимущества по сравнению с более гуманными и дешевыми амбулаторными реабилитационными программами.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!