Психика истрепана в хлам, руки расписаны шрамами от кухонного ножа, нервные срывы случаются раз или два в неделю, а панацея от всего происходящего — алкоголь. Это мой май 2007 года. К тому моменту в моей биографии не значится разве что группового секса и тяжелых наркотиков. А моя жизнь кажется самой хреновой затеей, какую только можно придумать.

В какой-то момент станет ясно: не справляюсь. Переступив через злость и стыд, я приду к отцу и попрошу найти мне психотерапевта. Через пару недель, сидя в большом кожаном кресле и глядя в глаза психологу, я услышу вердикт: пограничное расстройство личности (ПРЛ).

Полный набор

Все, что было до, теперь мне кажется историей про кого-то другого, и ее не хочется перечитывать. Но без краткого содержания не обойтись.

Про таких подростков говорят «оторви и выкинь». Я легко учусь, но так плюю на учебный процесс, что еле-еле получаю троечный аттестат.

Скандалы в нашем доме происходят почти каждый день. Мы с отцом пытаемся определить, кто все-таки решает, что должна представлять из себя моя жизнь, — он или я. Мы говорим друг другу множество страшных вещей. За некоторые из них я до сих пор не могу простить себя, за другие — его. Я знаю: он любит меня, но, как только начинает кричать, от страха срываюсь в ответ и не могу остановиться.

Я встречаюсь с парнем, которого не люблю, но мы планируем пожениться, когда мне исполнится восемнадцать. Мы расстанемся за два месяца до этой даты, и я закроюсь в своей комнате на полгода.

За год до того я разозлюсь на подругу и, чтобы не причинить ей вреда, изрежу себе руки. Надо мной будут шутить: «Аня, если хотела самовыпилиться, надо было резать с другой стороны!» Я не хотела. Я хотела, чтобы было больно. Тогда это меня успокоило.
Каждый вечер меня можно найти там, где сбиваются в кучу ребята в драных джинсах и косухах: Лис, Морис, Гоббс, Конопля, Граф, Гича, Катастрофа… Прозвищ — десятки, но имен за ними практически нет. Я о них не спрашиваю.

Я поступаю на платный юрфак, но сбегаю оттуда: не выношу юридического канцелярита и домашних отчетов о своей успеваемости.

В сети я знакомлюсь с человеком, живущим на другой стороне Атлантики. Через полтора года он бросит все и рванет в мой город, о котором практически ничего не знает. Красивое начало, правда? Еще через три месяца он попытается меня удушить — просто так, без всякой агрессии и злобы. Ему будет интересно, что я почувствую, как себя поведу.

Я слушаю тяжелую музыку, гуляю по пустырям ночью, привязываюсь накрепко к первому, кто подарит мне хоть немного внимания, и начинаю ненавидеть его сразу же, как только понимаю: дозу не увеличат.

Я увижу, как долго и тяжело будут уходить из мира любимые дедушка и бабушка. Брат покончит жизнь самоубийством. Подругу детства случайно столкнет в пруд другая подруга, забыв, что первая не умеет плавать. Одного приятеля зарежут в глупой привокзальной драке, другой замерзнет в сочельник, передознувшись неведомо чем.

С моих пятнадцати все это будет залито нескончаемым потоком алкоголя. Даже отравление, после которого я приду в себя лишь с помощью укола адреналина, не остановит, а только усугубит этот кошмар.

Через двенадцать лет я буду писать этот текст, поражаясь и не веря, что все это действительно случилось в моей жизни.

Добро пожаловать на дно

Май 2007 года, мне почти двадцать. Я неделями сижу дома, забаррикадировав дверь, а потом уматываю автостопом в соседние города. Моя стратегия того времени — напиться и забыться. Мое настроение меняется каждые полчаса. Я срываюсь на окружающих по мельчайшим поводам. Мне стыдно за свое поведение, но от этого оно становится только хуже. Никому не доверяю, злюсь на все и на всех, уже не понимаю, кто же я, и слишком часто думаю о смерти. В какой-то момент сквозь хаос, творящийся в голове, пробивается единственная здравая мысль: все, девочка, это дно. Дальше будет в лучшем случае наркология, в худшем — психушка.

Мой отец обладал талантом находить хороших специалистов. Анна Владимировна стала третьим психотерапевтом в моей жизни. Первые две попытки, случившиеся за несколько лет до нашего знакомства, были неудачными: одного психолога я явно пугала, а второму была совершенно безразлична.

В этот раз все было иначе. Я схватилась за терапию, как за соломинку, которая должна удержать меня во что бы то ни стало. Меня не волновали ни дипломы, ни сертификаты, в которых я ничего не смыслила. Но в том кабинете меня встречала женщина, которая умела внимательно слушать, глядя в глаза, спокойно задавать вопросы и плавно, почти незаметно направлять беседу так, что я сама находила сначала свои задачи, а потом и их решения. Я хотела ей доверять.

После нескольких анализов и тестов мне сообщили мой диагноз. Я даже не восприняла его всерьез, не придала значения. Предварительное заключение, выданное мне на руки, пугало другим — полным несоответствием реальности и моих представлений о себе. Несмотря на все свои проблемы, я считала себя как минимум взрослой и рассудительной. В действительности существовало нечто неоформившееся, не имеющее навыков взаимодействия с окружающим миром, не осознающее своих границ и границ окружающих, запутавшееся и расщепленное на какие-то осколки, обрывки, фрагменты.

Я прочла заключение и постаралась как можно быстрее выбросить его из головы, сосредоточившись на первой важной для меня цели — прекратить хвататься за бутылку как за лекарство от всех проблем.

Чудо, которое не произошло

Два года подряд дважды в неделю я сидела в кабинете Анны Владимировны, пытаясь осознать, что происходит с моей жизнью, и ожидая перемен. Я рассказывала о наших отношениях с родителями, друзьями, о мужчинах, появлявшихся в моей жизни, о радостных и пугающих меня моментах. Мне казалось, что с каждым визитом я становлюсь лучше, осознаннее, уравновешеннее. Но стоило случиться какой-либо неприятности, меня срывало снова.

Иллюстрация: Влад Милушкин для ТД

Со временем таких срывов становилось все меньше. Я увлеклась йогой, стала много читать, пыталась анализировать все, что со мной происходит, и вела дневники. Я определилась с профессией, которую хочу получить, и поступила на филфак, чтобы через шесть лет выйти оттуда с дипломом журналиста.

Но самые острые вопросы я предпочитала обходить стороной, сосредотачиваясь на сиюминутных потребностях и проблемах. Да, мое поведение менялось в лучшую сторону, я ставила перед собой простейшие задачи и добивалась их. Я стала спокойнее относиться к алкоголю, перестала в каждом человеке видеть потенциального врага, всерьез занялась учебой. Но я мечтала вылечиться, мечтала о чуде, которое перевернет мою жизнь и сделает меня счастливой. Оно так и не произошло.

А в июне 2009-го умер папа. Мир действительно перевернулся, а потом рассыпался на осколки пазла, который надо было собрать заново.

Доказать, что все не зря

После смерти отца регулярную терапию пришлось прекратить: не было денег. Следующие восемь лет я появлялась в кабинете Анны Владимировны раз в несколько месяцев, доказывая не ей, а самой себе, что те два года были не напрасны: я справляюсь.

За это время я успела поработать специалистом кадровой службы, продавцом-консультантом, риелтором и репортером в местном еженедельнике.

В 2011 году по предложению близкой подруги я переехала в Москву. Два с половиной года крутилась в незнакомом городе, работая то копирайтером, то оператором службы поддержки одного из мобильных приложений, при этом продолжая учиться. Срывов практически не было — новые условия жизни заставляли соблюдать осторожность. В 2014-м я наконец получила диплом и устроилась в редакцию одной из столичных газет.

Следующие три года прошли в перманентном аврале, тревоге и напряжении. Хоть я и любила свою работу, но она плохо сочеталась с тем, что творилось в моей голове. Смутно помня о своем диагнозе, я не осознавала реального масштаба проблемы. Постепенно все старые симптомы начали возвращаться. Мне снова казалось, что мир ополчился против меня. Обычные рабочие вопросы превращались в трагедию вселенского масштаба, люди вокруг казались то самыми близкими друзьями, то врагами, выжидающими удобного момента, чтобы меня подставить. Настроение металось по жуткой амплитуде от внутренней МКС до дна личной Марианской впадины.

По-настоящему я испугалась в 2016-м, когда снова начала раз в несколько месяцев напиваться до потери связи с реальностью, а потом и срываться на людей. Друзья, знакомые и коллеги постепенно начали отстраняться или вообще свели общение со мной на «нет».

Выход на второй круг

К осени 2017 года я стала самой невыносимой версией себя из всех возможных. Кроме работы, в моей жизни не осталось ничего. Я приходила в редакцию рано утром, а возвращалась черт знает во сколько. Подходя к нашему зданию, уже заранее вся сжималась внутри. Я пыталась привыкнуть к постоянному крику, спешке, нервозности, молниеносным сменам задач, импульсивности руководства, но так и не сумела. Каждый день выматывал в полный ноль. В выходные я либо лежала лицом в подушку, либо продолжала работать. Страшно завидовала коллегам, сумевшим адаптироваться к искусственно-бешеному ритму нашей жизни, но сама так не могла. В конечном итоге я перестала нормально спать — просыпалась по четыре-пять раз за ночь, чтобы утром чувствовать себя размазней и развалиной, у которой болит все, что только может болеть. Я ощущала слабость, и не передать словами, как она меня раздражала. Я злилась все сильнее, а в какой-то момент сорвалась.

Я кричала на окружающих по поводу и без. Мои реакции были непредсказуемы. Начав день в прекрасном настроении, к обеду я была в ярости, а к вечеру чувствовала себя маленьким обиженным ребенком. Сдерживать себя не было ни сил, ни желания. Работать со мной было тяжело, общаться — практически невозможно. Я превратилась в человека, которого бесит все и который бесит всех.

Я снова не справлялась. Спустя десять лет после первого сеанса психотерапии я вернулась. Но теперь четко знала: работать нужно с причиной, а не со следствиями. Меня ждал мой старый диагноз, от которого я так долго отворачивалась, — пограничное расстройство личности.

Анна Владимировна осталась в моем родном городе и вела личный прием. Московских специалистов я не знала, к тому же понимала: с новым терапевтом придется начать все с самого начала. А мне хотелось продолжать работу с человеком, который знает меня и которому я доверяю. Анна Владимировна пошла мне навстречу и согласилась на онлайн-консультации.

Через пару месяцев удалось найти более спокойную работу, так что перманентные авралы и стрессы перестали отвлекать от главной цели — разобраться с кривыми настройками в моей собственной голове.

Брат мой, Энакин

В своем путеводителе по психическим расстройствам для жителей большого города «С ума сойти!» Дарья Варламова и Антон Зайниев рассказывают, как ученые из Госпиталя Тулузского университета и Французского центра исследований прикладной психологии нашли у Энакина Скайуокера целый ряд симптомов пограничного расстройства личности. Специалисты пришли к выводу, что именно оно, а не темная сторона Силы превратило надежду джедаев в Дарта Вейдера. Конечно, с ними согласились далеко не все, но эта версия мне нравится.

У пограничного расстройства девять основных симптомов: непереносимость одиночества, напряженные и контрастные отношения с окружающими, проблемы с самоидентификацией, импульсивное и опасное поведение, резкие перепады настроения (эмоциональные качели), плохо контролируемые вспышки гнева и агрессии, параноидальные или диссоциативные симптомы в состоянии сильного стресса, постоянное ощущение внутренней пустоты и суицидальные наклонности. Если обнаружить у себя хотя бы пять признаков из этого списка, стоит показаться специалисту. В моем случае было комбо — все девять.

При этом «пограничники» делятся на две большие группы: высоко- и низкофункциональные. Я среди первых. Такие вполне могут о себе позаботиться: получить образование, найти достойную работу, увлечения, друзей, любовь. Но, как показывает практика, если пустить все на самотек, симптомы ПРЛ будут отравлять жизнь как самого «пограничника», так и его близких.

Ситуация осложняется еще и тем, что препаратов против пограничного расстройства не существует. Но есть и хорошая новость: существуют таблетки от депрессии, тревожности и пищевых расстройств, часто сопровождающих ПРЛ. Убрать их — значит существенно облегчить себе жизнь. А вот с самой «пограничкой» разбираться придется на психотерапии. Иного варианта нет.

Коробка со слайдами

Анна Владимировна не торопила. Терапия пограничного расстройства — долгая история, занимающая в среднем от пяти до семи лет. Но мне хотелось разобраться с ней поскорее, рискнуть и оформить эту пятилетку за три года.

Пришлось вспомнить и еще раз прожить все, что коротко описано в начале этого текста, и многое другое. Каждое воспоминание было похоже на слайд, долгие годы пылившийся в коробке за моей спиной, а теперь попавший в лучи внутреннего прожектора, чтобы можно было рассмотреть его в деталях. Если до сих пор кто-то думает, что этот процесс — приятное времяпрепровождение, уверяю: вы ошибаетесь.

На меня обрушивался шквал воспоминаний, ассоциаций и образов. Первые полгода стали настоящим испытанием на прочность. Мне снились сны о событиях десятилетней, а то и двадцатилетней давности. Внезапно я вспоминала людей, которых не видела многие годы и вряд ли когда-нибудь встречу, и начинала вести с ними изнурительные беседы в собственной голове. Каждый раз я приходила на консультацию с длинным списком вопросов для обсуждения. Он редко включал менее десяти пунктов. Страхи, сомнения, чувство вины, стыд за события, не имеющие никакого отношения к моей нынешней жизни, ложные воспоминания и неверные интерпретации поступков дорогих для меня людей, обиды, комплексы, желания, амбиции — мы постепенно вытаскивали из моей коробки все и безжалостно выбрасывали ненужное. Голова гудела и трещала по швам, но я не останавливалась. Я по-настоящему разозлилась на расстройство, которое столько лет меня мучило. Это сработало, и сознание, пусть нехотя и со скрипом, начало меняться.

Гладко не получалось. Временами я злилась на Анну Владимировну, разочаровывалась в том, что мы делаем, готова была все бросить, отчаивалась, но потом брала себя в руки и шла дальше.

Одна из самых серьезных вещей, которые пришлось осознать за первый год нашей работы, — моя «пограничка» останется со мной навсегда. Это не болезнь, а особенность развития психики. Все, что я могу сделать, — принять ее, изучить и научиться правильно пользоваться этим инструментом.

Иллюстрация: Влад Милушкин для ТД

Второй вывод стал неожиданностью: в состоянии «пограничника» обнаружился целый ряд плюсов, которых я раньше не замечала. За девятью симптомами-чудовищами скрывались способность отдаваться любимому делу с головой, получать впечатления той яркости и интенсивности, которая знакома только подросткам, чувствительность к изменению настроения окружающих, куча энергии, которую нужно просто направить в конструктивное русло. И это далеко не полный список.

Третьим приобретением стала осознанность. Постепенно я училась выставлять свои и уважать чужие границы, распознавать эмоции и управлять вспышками гнева, не требовать от себя и окружающих надуманной «идеальности», относиться с уважением к себе реальной и принимать людей такими, какие они есть. Я наконец стала спрашивать у себя, чего действительно хочу, и не участвовать в «скрытых договорах», в условия которых меня не посвящали. А еще поняла, что, если внутри становится слишком много агрессии, значит, пора сходить в бассейн или тренажерный зал. Главное — без фанатизма.

Там, где был страх, не останется ничего…*

В конце фильма «Сбежавшая невеста» героиня Джулии Робертс признается: «Я люблю яйца бенедикт и ненавижу во всех других видах!» Эта фраза вспоминается каждый раз, когда я думаю о том, к чему привела меня терапия.

Декабрь 2019-го. Мне тридцать два года. Я занимаюсь тем, что люблю больше всего на свете, — создаю тексты и рассказываю истории, которые, возможно, что-то меняют в окружающем мире. И мне не хочется заниматься ничем другим.

Я обычный городской житель с ежедневной толкучкой в метро, любимой работой, несколькими интересными проектами, годовым абонементом в фитнес-центр, любовью к книгам, музыке, прогулкам, кофе в приятной компании и ипотекой: в этом году я решила, что пора обзавестись собственным домом, где никто никогда не скажет мне: «Здесь нет ничего твоего».

Двенадцать лет я знаю о своем пограничном расстройстве, но уже не боюсь его, как не боюсь и говорить о нем открыто, к примеру в моем телеграм-канале «Погранпост». Это не клеймо. Да, я высокофункциональный «пограничник». Это факт. Но это не главное.

Намного важнее понимать, что я состоявшийся журналист, любимая дочь и хороший друг, по версии тех, кто провел со мной долгие годы. Среди моих друзей есть люди, с которыми мы знакомы больше десяти и даже пятнадцати лет. Есть те, кто пришел в мою жизнь сравнительно недавно, но, судя по всему, не планирует ее покидать. Одиночество, которого я так долго боялась, — фантом, вымысел, самообман. Пора прекращать верить в призраков.

Не могу сказать, что до конца перебрала свою коробку со слайдами. Думаю, на дне меня ожидает еще пара-тройка неприятных сюрпризов, но я уже знаю, что с ними делать. Меня больше не пугает прошлое, и я не стыжусь его. Оно было таким, каким было. У меня нет машины времени, чтобы что-то в нем изменить. Зато я знаю, куда когда-то загнала сама себя, как выйти оттуда и как отрезать все пути назад. Кстати, у меня больше нет проблем с алкоголем — мне не хочется ни забываться, ни убегать.

Страх ушел, освободив место живому интересу ко всему, что меня окружает. Вслед за ним ушли и эмоциональные качели, дав возможность почувствовать равновесие и обыкновенное спокойствие.

Сколько бы ни прошло времени, мои эмоции не утратят яркости. Каждое событие я так и буду переживать с полной отдачей. Но теперь мне известно: все переживания временны. Даже самое глубокое отчаяние «живет» в среднем двадцать пять минут. Засекала. Потом мозг сам находит способ сгладить ситуацию. Моя задача — просто ему не мешать.

Этой осенью начался третий год моей терапии, и я продолжаю надеяться, что он будет последним. Она не может длиться вечно, иначе лишится своего смысла. Наша работа с Анной Владимировной напоминает написание диплома по-честному: неоткуда скачать и заказать не у кого. Но у меня отличный научрук, мы справимся.

Больше года я не чувствую внутренней опустошенности и не думаю о смерти. Мои мысли полностью заняты жизнью здесь, сейчас и в ближайшем будущем. Там, где был страх, не осталось ничего. Осталась лишь я, я сама**.

* Фраза из «Литании против страха», найденной в «Дюне» Френка Герберта и заученной наизусть.

** Перефразировано оттуда же.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!