Хроника волгоградских событий конца 2013 года

21 октября в городском автобусе подорвала себя смертница Наида Асиялова. Погибли восемь человек, ранены 37.

29 декабря прогремел взрыв в здании железнодорожного вокзала. Террористка-смертница унесла с собой жизни 18 человек, 45 тяжело ранены.

30 декабря взорвался троллейбус. 16 погибших, 25 человек получили ранения.

Осколки под кожей

Мы встречаемся с Мишей и лабрадором Максом в центре Чалтыря. Чалтырь — большое и красивое село, по сути маленький армянский городок. Здесь есть кинотеатр, парк и несколько десятков ресторанов, которые нанизаны на нитку бывшей федеральной трассы.

Миша Шубин вырос в Чалтыре, здесь же вставал на ноги как бизнесмен. Потом уехал в Зимовники развивать свое дело дальше. Затем был теракт, много других тяжелых событий, из-за которых Миша не был на родине 13 лет.

И вернулся уже другим — с собакой-поводырем и особенно ровной осанкой, которая часто бывает у тотально слепых людей.

Разговаривать с Михаилом легко, но к главной теме, к теракту, я подбираюсь издали. Михаил это чувствует и говорит прямо: спрашивать можно о чем угодно, он столько раз думал о том, что у него оторвано, пришито и пережито, что стал «бронированным».

— Мне не дают покоя ваши руки: на ладони латка, части пальца нет. Вам удобно держать трость?

— Документы теперь подписывать неудобно — кости раздробило, большой палец остался на волгоградском вокзале. Полживота тоже там, глаза, запах исчез, хотя нос мне пришили нормально — говорят, не очень заметно даже. Был перелом основания черепа, сломаны верхние и нижние челюсти. В животе теперь дырка 20 на 30 сантиметров, кожу натянули, а мышц под ней практически нет. Я никогда толстым не был, а сейчас, — Миша расстегивает куртку и расправляет свитер на выпуклом животе. — Показывать дальше не буду, неэстетично. Шесть лет я уже в бандаже, без него кишки вываливаются. И больше булки хлеба поднять не могу.

Довеском к перечисленному по телу Миши рассыпаны два десятка осколков. Один из них довольно крупный — кусок от металлоискателя, возле которого и взорвала себя смертница. Шубин носит осколок внутри слепленного заново живота — слишком уж далеко ушел, лучше не трогать. Еще один фрагмент выпирает на подбородке. По форме он напоминает пулю от пистолета. Когда Миша нервничает, теребит эту «пулю», она ходит под кожей, раздражает. Миша никак не соберется ее вырезать.

Самостоятельные

На нашу встречу Михаил пришел сам — держал в голове план местности, какой он ее помнил. Но Чалтырь — богатое село, тут постоянно что-то происходит — меняют тротуары, устанавливают садовые скульптуры, открывают новые заведения — Миша заблудился.

«Вышел в парк благодаря птицам. Птицы в полете не поют, если слышно много голосов в одном месте, значит они где-то сидят, я пошел туда. Там, — указывает он направо, — дорога, а налево от нее частный сектор. Так я ориентируюсь, если мы с Максом приходим в местность, которую он еще не знает. Иногда приходится просить о помощи людей. Вначале это было самым трудным — показать другим свою беспомощность. Но привык, уже не давит. В Зимовниках к людям я практически не обращаюсь: Макс знает все нужные дороги. Если я потерял ключи, или у меня выпал поводок, поможет найти.

Он не реагирует на окрестных собак и кошек, может даже перетерпеть, если наступишь ему нечаянно на хвост. Не собака, а робот. И я рад, что достался мне именно он, даже окрас такой, как я люблю. Любил, когда был зрячим. Ты красавец, да, толстый?» — обращается Миша к Максу.

Пес оборачивается, кивает и сдержанно пританцовывает. Слово «толстый» ему нравится. «Толстый» — значит теплый, душевный, родной.

Нас никуда не пустили

Предлагаю Михаилу выбрать кафе и поговорить сидя, потому что когда мы идем, постоянно отвлекаюсь — то отвожу Мишу от еловых веток, на которые он вот-вот наткнется лицом (Макс с первого раза не видит такие препятствия), то спотыкаемся о порожки.

Миша мнется, говорит, что Чалтырь — не Ростов и он не уверен, что здесь нас пустят в кафе с собакой. Однако пробуем, и нас действительно не пускают. Делаем еще одну попытку — результат тот же: извиняющийся голос и «ну вы поймите, тут же люди, а это собака».

— По 181 закону хозяева заведений должны не только пустить человека с собакой-поводырем, но и оказать необходимую помощь, вплоть до того, что посадить инвалида на транспорт. И за неисполнение этого закона положен немалый штраф. Но я не люблю конфликты. Это мое родное село. Приехал сюда один раз, не хочется оставлять людям неприятный осадок.

— А у вас у самого нет осадка?

— У меня давно уже много чего нет. Незадолго до теракта я взял кредит на 200 тысяч рублей, застраховал его и аккуратно выплачивал. Оставалось до конца выплат не так много. Но происходит взрыв, я становлюсь инвалидом 1 группы, страховая должна была погасить остаток кредита за меня. Но этого почему-то не произошло, и мне, уже слепому, начали названивать коллекторы. Через пять лет приходит повестка в суд. Я нанял адвоката, там тоже как-то все пошло не так: она строила защиту на истечении сроков, хотя главное в том, что я инвалид. Мне посчитали сумму с пенями, со штрафами — вышло 150 тысяч рублей. Теперь каждый месяц часть денег у меня вычитают из пенсии — гасят долг. Хорошо хоть работа есть. Давайте возьмем кофе на вынос и сядем в парке на лавочке? Оттуда нас уж точно не выгонят…

На улице холодно. Я не стучу зубами, но Миша как-то чувствует мой внутренний тремор, порывается отдать куртку. Отказываюсь: «У меня одежда теплее, чем у вас».

«Я слышу, что у вас куртка на синтепоне. И еще вы очень тихо ходите. Люди ходят по-разному. Большинство громко, наступают на пятку, а некоторые на носок. Когда я лежал в Москве в реанимации, у меня была врач Ирина Леонидовна. Не знаю, что у нее была за обувь, — врач ходила так тихо, что я ее совсем не слышал, но очень хорошо чувствовал, когда она приближалась. Ирина Леонидовна помогла мне встать на ноги и хирург Иван Александрович — тот заставлял ходить, не делал скидки на страх, а мне было очень страшно. На самом деле, то, что я выжил, — чудо, один шанс на миллион».

Как это было

В конце декабря, незадолго до Нового года, Михаил Шубин отправился с фурой в Волгоград — вез туда товары и документы. У них с братом было свое дело — парни занимались снабжением школ и детских садов Зимовниковского района продуктами питания. В 2013-м выиграли тендер на поставку в самих Зимовниках. Обороты росли, и будущее казалось радужным. 28 декабря Михаил закончил разбираться с накладными, получил деньги, перевел зарплату сотрудникам, но на последний автобус опоздал. Решил ехать на следующий день обеденным поездом.

Перед вокзалом зашел в продуктовый магазин, купил стандартный дорожный набор: кольцо краковской колбасы, хлеб, йогурт и круассаны. Присел в сквере перекусить, но заметил рядом бездомного. Тот с тоской поглядывал на краковскую. Михаил подошел к нищему, протянул ему часть провианта. Бездомный долго благодарил, пустился в рассуждения, но Мише некогда было все это слушать, он поспешил на вокзал. О той минуте, которую судьба ему предлагала для спасения, он думал потом не раз.

У входа Шубина встретил полицейский, зачем-то отвел его в сторону, что-то хотел сказать. Но в этот момент в зал вошла молодая женщина лет 25-30. На ней была темная болоньевая куртка и белая вязаная шапочка, из-под которой выбивались пряди светлых волос.

«У нее было очень симпатичное лицо, но в то же время совершенно равнодушное, с пустыми глазами, словно она уже была не здесь. Девушка подошла к металлоискателю, выбросила руки вверх и крикнула “Аллах Акбар!” Голос у нее был звонкий. Все в зале ожидания обернулись. В ту же секунду меня оглушило и швырнуло к ящикам камер хранения. Последнее, что помню, — горящее лицо сержанта полиции. Его разорвало на части. Я оказался под ним».

Все, что было дальше, Михаил уже воспроизводит со слов очевидцев. Не один месяц жизни он посвятил тому, чтобы понять, что и почему произошло. Ответа у него нет. И ему до сих пор снится тот день в самых мельчайших подробностях: лицо смертницы, сосредоточенный сержант полиции Дмитрий Маковкин, двое под арками, толпа пассажиров в глубине зала. Все это Михаил видит так же четко, как и шесть лет назад.

«Мне рассказывали, что когда спасатели вошли на территорию вокзала, начали вытаскивать людей, наша часть была сплошным мясом, они не думали, что там может быть кто-то живой — и я не выглядел живым, с дыркой в животе, лица у меня тоже не было. Поэтому повезли в морг.

С 29 декабря по 15 января у меня никаких воспоминаний, кроме одного эпизода, который пришел уже в реанимации в Москве. Мама тогда спросила, где мой крестик? И вдруг вспышка в голове: “Ольга, что ты делаешь?” — спросил чей-то женский голос. — “Ему это больше не понадобится”, — ответили. Я чувствовал, что эта Ольга снимала с меня обручальное кольцо и крестик. Но кто она? В Москве не знали, спросили в Волгограде и нашли — Ольга была медсестрой в больнице. Она раздевала меня перед отправкой в морг. Кольцо и крестик нам после вернули».

В морге Шубин дернул ногой — его перевели в реанимацию.

Михаил до сих пор мучается мыслью о том кресте. Говорит, что к делам церковным относится прохладно, крестик никогда не носил. Но на крестины сына пришлось надеть первый, что попался под руку, — крест погибшего шурина. Парень был промышленным альпинистом, порвалась страховка — высота была небольшая, всего второй этаж — но смертельная.

«Когда нам привезли из Волгограда крест, он был согнут от высокой температуры. Там же полыхал огонь, на мне сгорело все, включая ботинки. Я до сих пор думаю, случилось бы со мной все это, если бы чужого креста на мне не было?»

Жил чудом

Почти три недели Михаил провел в искусственной коме. После ему рассказывали, как все это время он «чудом жил». Чудом переехал из морга в реанимацию. Чудом перенес несколько операций, чудом пережил перелет в Москву. Там, в больнице имени Ф.И. Иноземцева, на него тоже смотрели как на феномен — четыре несовместимых с жизнью ранения, ожоги, переломы, осколки по всему телу.

Врачи время от времени поглядывали на Шубина, на торчавшие из него трубки и удивлялись: «Живой!»

«Я поначалу не понимал, что меня ждет, потому что памяти не было. А медики ничего плохого не говорили. Психолог спрашивала: “Вы знаете город Волгоград?” “А город Москву?” Эти два слова я слышал когда-то, но никаких ассоциаций с ними не было. Я не помнил имена родных. Знал только, что зовут меня Михаил и что скоро Новый Год. Новый год люди отмечают в кругу близких. А есть ли у меня этот круг? Когда ты не помнишь ничего, это нестрашно. Страшно, когда начинает приходить память.

Это происходит неожиданно — эпизод, потом еще. Бывает, что они между собой не связаны, и ты мучаешься — что вспомнил? О чем? Это как пазлы — часть коробки растерял, а картинку собрать надо — не знаешь, что делать с разрозненными кусочками. И это мучительное чувство. Держалась температура за 40, меня ломало, рвало и было непонятно, что дальше?»

Когда память восстановилась, случился еще один удар — брат в телефонном разговоре сказал, что глаз у Миши больше нет. Шубин отложил телефон и решил, что с этого момента жить он больше не хочет.

«Депрессия у меня была тяжелая и долгая. Помогло время. Психолог, которая включала мне аудиокнигу “Повесть о настоящем человеке”. Разговоры с врачами. Родители. Мысль о детях. Я начал есть, потом вставать, потом заставлял себя ходить, прошел в санатории реабилитацию и понял, что дальше уже все смогу сам».

Положено по закону

Возвращение Миши в Зимовники стало для всех шоком. Шубина там вначале похоронили, потом решили, что если вернется, то «овощем». А он ходит на работу, завел собаку-поводыря и вообще ведет себя так, как будто ничего не изменилось.

«Сегодня благодаря информационным технологиям жизнь слепых стала куда проще, чем раньше. Телефон может прочесть любой документ. Если мне надо что-то увидеть глазами или найти в помещении, звоню по ватсапу родным или в службу “Be My Eyes”, направляю камеру куда говорят, волонтеры становятся моими глазами. Любой рукописный текст прочтет программа “Энвижин”. Если надо посчитать деньги, включаешь в телефоне “Определитель купюр”. Товар можно пощупать, но поставками в основном занимался брат — на мне были документы и переговоры. Но сегодня продуктами мы уже не занимаемся — устали, люди воруют мешками, кризис. Пока перешли на раздельный сбор мусора. У нас в Зимовниках стоят 35 контейнеров — люди сортируют мусор, мы собираем и отвозим его на переработку. Возможно, еще что-то будем делать со временем».

Помимо работы, Михаил Шубин ведет в ватсапе группу «Слепой дождь» — там он консультирует незрячих и уговаривает их взять собаку-поводыря, помогает собрать необходимые документы. Для этого же в Ростове создали клуб «Золотой пес». У Миши появились друзья из Нижнекамска, Перми, Курска и многих других городов России. Они недавно все приезжали на Дон, обнимались, удивлялись тому, что сегодня возможно из виртуального клуба прыгнуть в реал, хвастались собаками.

Читайте также Выжить всем назло   «Ты без нас сдохнешь на помойке». Когда-то эту хлесткую фразу в сердцах бросила непокорному ученику Руслану завуч в интернате для незрячих детей  

Но в России хозяев собак-поводырей все-таки немного. Одни боятся заводить собаку, другие даже не подозревают, что она положена им по закону. Когда Миша вернулся после трагедии в Зимовники, попросил список незрячих. В нем оказалось 300 человек, Шубин предлагал им тоже взять себе «живые глаза», но до сих пор в Зимовниковском районе он единственный ходит с собакой-поводырем. Впрочем, как и в Чалтыре, и во многих других городках и селах Ростовской области.

«Почему люди не хотят выходить к людям? Боятся трудностей, неприятия, много чего. Но на моем примере же видно, что жить после слепоты можно. И после теракта можно. После чего угодно можно жить, главное — найти своих. И успокоиться».

Тот же папа

Каждое утро в половину седьмого лабрадор Максимус Мен (так написано в паспорте Макса) будит своего хозяина. Через час они ведут в школу сына Миши. Мальчик ходит в третий класс. У Шубина есть дочь от первого брака — она живет в Чалтыре. Но после трагедии ни разу не видела отца. Михаил разговаривает с ней по телефону и посылает деньги, с мамой дочки они в хороших отношениях.

— Я не знаю, почему дочка не хочет видеться. Возможно, стесняется или боится? Вот и сегодня ждал ее звонка, надеялся, что придет в парк, погуляем, но не перезвонила. Ей 13 лет, может, и не нужно это. Зачем нагружать ребенка тем, что будет ее тревожить?

— А младший сын? Он же живет с вами?

— Да, сын и жена в Зимовниках. Когда все произошло, младшему было три года. Но я не заметил, что он стал относиться ко мне как-то иначе. Как любил, так и любит. Я для него тот же папа. Может, потому что маленький был, а может, потому что мы всегда хорошо понимали друг друга.

Спас четверых

Мы нагулялись до того, что даже Макс устал, — прикладывается на ноги хозяину, тяжело дышит. Миша присаживается на лавочку, поправляет черную шапку, из-под которой выбиваются седые волосы и травмированное ухо. Ухо пострадало уже после взрыва, на пожаре, в котором один слепой инвалид спас трех взрослых и ребенка.

Миша рассказывает об этом так:

«Теракт произошел в декабре 2013-го, а в мае 2014-го я был уже в Зимовниках. Мы тогда снимали старый дом, и приехала в гости сестра жены со своим ухажером. Шашлыки пожарили, туда-сюда. Я почти не пью — никогда не испытывал тяги. А они выпили и легли спать. Перед сном курили на старом деревянном пороге. Когда все уснули, я услышал, что где-то трещит. Как потом выяснилось, горела кухня и трещала оплавившаяся труба. Я же ничего носом не чувствую, встал и разбудил гостя — чтобы он проверил, что трещит, тот подорвался, ломанулся к двери, не смог открыть, выбил моим монитором стекло и выбежал на улицу. В доме остались женщины и мой сын. Как уж мне удалось их найти и вывести в разбитое окно, не знаю. Повезло. Все порезались стеклами, но остались живы. Я вышел последним, из-за того, что спал без бандажа и носил сына, внутренности вылезли, опять пришлось лечиться. Надеюсь, что когда-то мне сделают операцию, поставят сетку, заменяющую мышцы, и я смогу ходить без бандажа».

А еще Михаил Шубин мечтает о бионическом глазе. И не просто мечтает — отслеживает все новости науки, чтобы не пропустить тот момент, когда он сможет вживить в себя какой-то умный прибор, который поможет ему видеть. Если это произойдет, Миша станет абсолютно счастливым. Хотя и сейчас он думает, что живет вполне себе ничего.

— У вас не бывает моментов, когда вы думаете о смерти?

— Нет, — в голосе Михаила чувствуется раздражение. — У меня есть цель — вырастить детей и дождаться бионического зрения. А потом — я был «там». «Там» нет ничего. Ничего из того, что заставило бы меня захотеть туда снова.

* * *

Когда Макс и Миша шли домой, дорога их была широкой и пустой. Люди встречались редко. А если встречались, то оборачивались и шли дальше, унося на лицах печать недоумения. Срывался снег, дул сильный ветер, но Миша, казалось, этого не замечал. Его грели мысли о бионическом глазе и о том, что может быть, хотя бы сегодня его дочка все-таки придет в парк. Потому что плохое не может длиться вечно.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!