«Собираются записать к психологу и наркологу»

Сергей*, Воронежская область

Я родился в теле девочки, но считаю себя мужчиной. В середине первого месяца самоизоляции мои опекуны начали замечать за мной очень странное поведение: вечное общение с девочками, обращение к себе в мужском роде, тягу к мужской одежде и разговоры о сексуальных ориентациях. Особого внимания этому вроде как никто не уделял, но это были лишь мои догадки.

Оказывается, что за это время… все мои тетрадки перебрали и прочитали, нашли ЛГБТ-флаг и, к сожалению, мой личный дневник. Все это продолжается и по сей день, поэтому теперь я стараюсь ничего не прятать у себя дома, только у знакомых.

В середине апреля меня вызвали на «очень важный разговор». Дело было ясно изначально: мне конец. Разговор выдался нервным, со слезами и криками. Виноват, конечно же, был я. Во время разговора, помимо ЛГБТ, мы задели множество тем. Это было очень оскорбительно.

Меня — человека, которому просто нравятся девушки, — сравнили с зоофилом и педофилом с такими словами, что, мол, «им же тоже просто нравится». По окончании разговора, который перешел в скандал, у меня отобрали телефон на три дня и все в нем проверили: от контактов до черного списка «ВКонтакте». Эти три дня я просидел в заточении дома и учил алгебру, чтобы «отвлечь свои мозги от всякой ерунды».

Позже обо всем этом узнал отец и отказался оплачивать мне следующие три месяца тарифного плана на телефоне, а также лишил 60 процентов карманных денег и заставил удалить социальные сети.

Ну и как же без врачей. Теперь меня собираются записать к психологу, а также к наркологу. Ведь они считают, что нужно лечить это отклонение и выгонять из меня дурь. Кстати, однажды меня уже водили в церковь, узнав про поцелуй с девушкой.

«У меня постоянно есть страх остаться на улице»

Лита*, Москва

Мне 16, я живу с мамой и бабушкой, финансово завишу от мамы. Это было бы проблемой в любом случае, даже не будь я лесбиянкой — и было проблемой до изоляции, но сейчас обострилось в разы.

Я чистокровная татарка, по традиции такие должны не просто выйти замуж, а обязательно за татарина и, соответственно, родить ребенка с такой же чистой кровью. Но я сказала семье, что так не будет. Они сначала сопротивлялись, а потом приняли, вспомнив историю своих браков.

У меня постоянно есть страх остаться на улице ни с чем. Когда я впервые призналась семье в своей ориентации, меня выгнали из дома. До сих пор помню это чувство беспомощности и одиночества. После этого меня стали жестче контролировать: это удалось решить путем переговоров — мне поставили условие: до 18 лет никаких отношений, а то проблемы будут и у меня, и у моей девушки. Согласилась, благо скрываться я мастер: подставные парни, звонки, сообщения и подарки «от них» спасали ситуацию. Все вроде бы шло ровно.

Режим самоизоляции внес свои коррективы, и все стало намного сложнее. Раньше я уходила из дома в семь утра, а приходила в девять вечера. Времени для расспросов и долгих бесед не было. А теперь оно есть, и семья его активно использует. Проверяют, с кем я болтаю по телефону, кому пишу сообщения, что смотрю. Приходится прятаться в душе или ждать поздней ночи. По-другому я сейчас точно не могу. Но мы с моей семьей договорились, что в 18 лет я съеду от них. Мне повезло, что от бабушки мне осталась квартира. Я уже ищу подработку, начинаю свой бизнес. Чтобы выжить и не прогнуться под традиционные семейные традиции чистокровной мусульманской семьи, мне приходится пахать.

Но такова жизнь — если бы я не начала бороться с семьей, уже была бы замужем, наверное, а то и вообще с ребенком.

«Ей не нужен такой ребенок»

Антон, Екатеринбург

Я — транспарень в теле девушки. Родом из маленького города в Свердловской области. В 15 лет я сам переехал в Екатеринбург. Сначала поступил в колледж, а потом остался там жить. В последнее время я подрабатывал курьером, но в период карантина количество работы уменьшилось — и мне просто стало не на что жить и снимать квартиру, поэтому пришлось вернуться в родной город спустя два года отсутствия.

Когда я приехал домой, у нас с мамой был серьезный разговор. Я ей рассказал о том, что есть вот такое сообщество ЛГБТ-людей, что есть Ресурсный центр для ЛГБТ, о том, кто я и почему меня тянет к девушкам. После этого моя мама начала истерику насчет того, что это все ненормально и что она хочет внуков, и сказала собирать вещи, потому что ей не нужен такой ребенок. Получается, что я остался на улице абсолютно без денег.

Я решил вернуться в Екатеринбург, и мне помогли в Ресурсном центре: нашли комнату, оплатили ее и выделили продукты. Как-то так и получилось выжить.

«Не задавишь на корню — будешь битой»

Маргарита*, Санкт-Петербург

Коронавирус сильно повлиял на каждого человека: кого-то со всего маху огрел по голове, кого-то лишь слегка толкнул. Наверное, мало кто задумывается о том, как приходится на карантине тем, кто и так у общества не в почете.

Я себя идентифицирую как лесбиянку. До определенного момента я стеснялась своей ориентации, всячески это отрицала. Не без помощи родителей: в 15 лет я имела неосторожность 1) не поставить пароль на планшете и 2) сделать каминг-аут маме. Вылилось это в ужасный скандал с изгнанием из дома почти на 12 часов и промыванием мозгов в последующие дни. Так я выучила свой первый урок: скрывайся. Умри, разорвись, истеки кровью — но не дай никому узнать о тебе правду.

Карантина я старалась сначала строго придерживаться: никуда не выходила неделями, могла только поздно вечером, часов в одиннадцать, обойти дом — и обратно. Но взаперти без внешнего общения в человеке очень быстро обостряется все дурное. Мы стали ссориться с мамой по пустякам, она постоянно кричит, не может адекватно воспринимать мои просьбы о тишине, когда я занимаюсь учебой, обвиняет меня в хамстве, когда я пытаюсь отстоять какие-то базовые права. В такие моменты, когда все во мне кипит, я вспоминаю, что родилась в кавказской семье, где подчинение — это способ выжить. Может быть, кто-то назовет это неправильным, но люди без опыта жизни и взаимодействия с кавказскими семьями и традициями, как мне кажется, не могут в полной мере судить нас. Иногда (очень часто), чтобы не выходить на конфликт, приходится душить в себе все негодование. Не задавишь на корню — будет хуже, и чем дальше, тем больше вероятность быть уличенной во всех смертных грехах и облитой грязью с головы до ног, а то и битой.

Свобода передвижений раньше гарантировала мне возможность в любой момент «слинять» из дома на несколько часов и отдохнуть в компании своих квир-друзей, которые любят и ценят меня не за мою удобность, а вопреки всему. Сейчас это невозможно: мне только пару раз удалось съездить в гости к своим хорошим знакомым и почувствовать себя в безопасности. Очень жду окончания пандемии, потому что хочу делать классные квир-проекты и тем самым просвещать и образовывать людей. Хочу показать миру, что квир-люди существуют, их проблемы важны и должны быть решены.

«К нам стали чаще обращаться с суицидальными мыслями»

Зоя Матисова-Рош, работает на горячей линии Российской ЛГБТ-сети

За последние два месяца карантина у нас сотни обращений от подростков. Мы стали принимать сообщения круглосуточно, в том числе в чате, потому что некоторые не имели возможности позвонить по телефону: всегда были рядом родители.

Было несколько анонимных обращений. Например, от подростка, первый курс института: его выгнали из дома из-за того, что мальчик поступил не в тот вуз, который им бы хотелось, и он ушел жить в общежитие. Но в итоге во время карантина общежитие закрылось и ребенку пришлось вернуться домой. И человек попал под постоянный ежедневный буллинг из-за своей ориентации. Это все усугублялось тем, что оба родителя не работали в период самоизоляции. Человеку, который уже довольно свободно жил в общежитии, пришлось снова попасть в систему родитель — ребенок. Когда тебе 17-18-19 лет, ты только-только начал чувствовать себя взрослым и тебе опять говорят, что ты ребенок, нивелируют все твои достижения, успехи, — это очень тяжело. Конкретно в этом случае у человека была возможность переехать к другим родственникам, и он этим воспользовался. Но зачастую таких возможностей нет.

Была еще и такая история: к нам обратился трансгендерный юноша. Он не совершал перед родителями каминг-аут, но из-за того что они были постоянно на работе, а он в школе, у него были возможности иногда чувствовать себя собой. Когда наступил карантин, эта возможность отпала, все были постоянно дома. Поэтому подросток даже часа в день не мог позволить себе быть естественным. В этой ситуации мы предложили человеку искать возможности как-то отгораживаться: в ванной комнате или перед сном. Это немного, но помогало.

В некоторых семьях началось рукоприкладство со стороны родителей. Основная проблема — родителям некуда себя девать, в них просыпается воспитательский дух, и они пытаются вернуть своих детей в норму.

Помимо проблем с родителями, к нам стали больше обращаться с суицидальными мыслями. Фразы «жить не хочется» или «мне непонятно, что делать» стали звучать гораздо чаще. У подростков изменился привычный образ жизни, они много времени проводят наедине с собой. Некоторые погрузились в депрессию, к нам поступало огромное количество обращений в два часа ночи, три, четыре, пять, шесть утра. Этот страх будущего сейчас очень сильно беспокоит многих.

Из-за самоизоляции на горячую линию стали гораздо чаще звонить из-за проблем со своими партнерами. У людей рушатся отношения, кто-то разлюбил, кто-то давно не видится. И это тоже серьезная проблема для подростков, самое главное — не обесценивать.

Вместе с подростком мы прорабатываем разные стратегии того, как можно избежать кризисной ситуации, в том числе стратегии отступления. Вот выпил, пришел, ударил. Как можно этого избежать? Человек отвечает, что если успеет спрятаться, уйти, не попасться на глаза, тогда удастся избежать конфликта.

Лично мне как психологу помогает то, что если подросток тебе написал, значит он выжил и может обратиться к психологу. В большинстве консультаций, когда заканчиваешь, люди говорят: «Спасибо, мне стало легче». Им нужно было просто поговорить. Иногда подростков, как это ни печально, не слышат и совсем не принимают всерьез.

Макс Оленичев, правовой советник ЛГБТ-группы «Выход»

[Если у ЛГБТ-подростка возникают проблемы с родителями], во-первых, стоит позвонить на Единый Всероссийский телефон доверия для детей, подростков и их родителей 8-800 2000-122 (звонок бесплатный). Там могут оказать психологическую поддержку.

После этого нужно сразу обратиться в орган опеки и попечительства местной администрации. Именно он должен реагировать на все жалобы на жестокое обращение с несовершеннолетними, имеет в рамках своих полномочий право провести проверку и при подтверждении жалобы определить ребенка в социальное учреждение, а в особо серьезных случаях — отобрать ребенка и обратиться в суд с иском о лишении родительских прав.

Проверка проводится в течение трех дней с момента поступления информации о жестоком обращении, а если существует реальная угроза жизни или здоровью ребенка, то немедленно. К слову, о факте жестокого обращения подросток может рассказать в поликлинике, больнице, школе или полиции — все эти органы обязаны незамедлительно передать информацию о насилии в органы опеки и попечительства.

Если ребенка выгнали из дома и ему негде жить, то, конечно, три дня никто ждать не станет. Его должны немедленно определить в центр помощи семье и детям, где он будет оставаться под надзором, пока проводится проверка. Проживать в таком центре ребенок вправе не только по направлению органа опеки и попечительства, но и по собственному заявлению в случае жестокого обращения в семье или наличия трудной жизненной ситуации. Если в семье сохраняется нездоровая ситуация, то по решению органа опеки и попечительства или социального учреждения ребенок временно может не возвращаться в семью.

*По просьбам героев их имена были изменены. «Такие дела» благодарят ЛГБТ-группу «Выход», горячую линию Российской ЛГБТ-сети, а также Ресурсный центр для ЛГБТ в Екатеринбурге за помощь в подготовке материала.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!