«Если что-то не так, прости! В любое время приезжай!»

В который раз я перечитываю последние адресованные мне слова Хеды Саратовой. Они были написаны почти три года назад. Ее считали ручным правозащитником Рамзана Кадырова — и все равно шли к ней за помощью. Она клеймила бывших коллег в официозных телепрограммах — и предупреждала их об опасности.

Хеду мало кто любил, ненавидящих было куда больше. Ненависть — простое решение, но, как правило, неверное. Писать о Хеде, пытаться ее понять нужно. Ведь ее случай важен и показателен для всего нашего общества, не только кавказского.

Против правил

Хеда Саратова родилась в 1965 году в Шатойском районе Чечено-Ингушской АССР, через семь лет после возвращения родителей из депортации. Она была единственной сестрой у четырех братьев — впоследствии они будут поддерживать ее, в том числе финансово. Отец был немногословным, суровым человеком, нередко наказывавшим за ослушание ремнем.

Хеда окончила филфак Чечено-Ингушского государственного университета и во время Первой чеченской войны работала журналистом газеты «Ленин-Хо» в Шатое. Ее старший сын родился в 1995 году, под грохот канонады, без врача. В период фактической независимости Ичкерии Хеда переехала с ребенком в Грозный. По словам знавшего ее корреспондента журнала The New Yorker Джошуа Яффы, она ушла от несчастливого брака: Хеда была второй женой в полигамной семье и первая супруга ее изводила.

В 1999 году, в начале Второй чеченской войны, Хеда Саратова осталась единственным жильцом в своем подъезде пятиэтажки. По ее рассказам, от бомбежек убежали почти все соседи по дому, кроме русских бабушек: им было некуда ехать. Хеда собрала их в своей квартире и заботилась о них.

С каждым днем в Грозном становилось опасней, на улицах гибли люди. Вслед за многими беженцами Саратова решила уехать в Ингушетию. Знакомый чеченский журналист дал ей видеокассету для передачи западным СМИ, и Хеда вручила ее сотруднику Amnesty International. Так она начала работать фиксером для иностранных медиа.

Вскоре Саратова устроилась в ингушский филиал правозащитного центра «Мемориал» (организация признана иностранным агентом). Вместе с коллегой и подругой Натальей Эстемировой она отправлялась в зону боевых действий, фиксируя нарушения прав человека. «Каждый день мы уходили в Чечню под бомбами, прятались от осколков, — вспоминала потом Хеда. — Мы входили в села, которые покидали люди, снимали отрезанные федералами головы». Однажды, рассказывала она, ей пришлось укрыться от вертолетного огня в подъезде. Вокруг свистела шрапнель, и тогда она заслонила лицо руками: если суждено погибнуть, пусть хоть хоронят красивой.

Женщина смотрит из окна своей квартиры на разрушенные дома. Грозный, 1997 годФото: Анатолий Жданов/Photoxpress

«Хеда проскальзывала, как змея, в самые сложные, запретные зоны, где любой другой бы сдался. Но она как-то находила путь», — рассказывала глава офиса «Мемориала» в Назрани Элиза Мусаева.

Глава Комитета против пыток Игорь Каляпин и Татьяна Локшина из Human Rights Watch единодушно утверждали, что забота Хеды о жертвах войны не была показной. Ее путь был в целом типичным для кавказского правозащитника. Она лишь плохо подчинялась правилам.

В 2002 году она уволилась из «Мемориала» — «Мне не нравилось, когда мне указывали, что позволительно, а что нет». «Она была неуправляемой, — вспоминает руководитель ингушского “Мемориала” Тимур Акиев. — Это было чревато проблемами не только для Хеды». Но и после увольнения отношения между бывшими коллегами оставались скорее дружескими. Хеда продолжила работать фиксером для иностранных журналистов и снабжать желающих информацией о Чечне, возглавив сперва общественную организацию «Пресс-Центр» (2002), а затем — независимое информационно-аналитическое агентство «Объектив» (2009).

Время откровенности

Во второй половине двухтысячных активная фаза войны в Чечне закончилась. В республике восстанавливалась мирная жизнь: за несколько лет был заново отстроен Грозный, возрождались другие города и разрушенные села — и после десятилетия ужаса это воспринималось как чудо. Многие чеченцы были готовы закрывать глаза на недостатки новой республиканской власти, ведь вместе с нею вернулся мир. Но не все оружие смолкло.

Правозащитники, уцелевшие на войне, гибли в мирное время. 7 октября 2006 года в Москве в лифте своего дома была застрелена Анна Политковская. Когда стало ясно, что поддерживаемое федеральным центром правительство Чечни обладает в республике почти неограниченной властью, правозащитники встали перед выбором: или вступить с ним в конфронтацию, оповещая мир о преступлениях режима, или пытаться договориться, чтобы спасти отдельных жертв.

22 февраля 2008 года на встрече с председателем совета правозащитного центра «Мемориал» Олегом Орловым и главой комитета «Гражданское содействие» Светланой Ганнушкиной президент Чечни Рамзан Кадыров заявил, что отныне он — «главный правозащитник Чечни», и призвал не устраивать скандалы в прессе, а обращаться с проблемами непосредственно к нему.

Вскоре Кадыров создал правозащитный Общественный совет при мэрии Грозного, который возглавила Наталья Эстемирова. Несмотря на официальный пост, Наталья не стала молчать о действиях власти. Она продолжила расследовать преступления чеченских силовиков и критиковать Кадырова на федеральном телевидении. Уже 31 марта правозащитницу уволили.

Эстемирова получала угрозы, но работу не прекратила. 15 июля 2009 года ее похитили возле ее дома в Грозном; вечером того же дня ее нашли убитой на территории Ингушетии. Олег Орлов созвал пресс-конференцию и возложил ответственность за смерть Эстемировой на Рамзана Кадырова. Сама Хеда участвовала в демонстрации протеста с написанным от руки плакатом: «Кто следующий?», но больше эту тему почти не поднимала. Спустя несколько лет она объяснит в интервью «Радио Свобода» причины своего молчания: «Мы продолжаем делать нашу работу. Может, многим не нравится, что мы себя называем чеченскими правозащитниками. <…> Нужно в нашей шкуре побыть, чтобы понять, как нам работать приходится. Говорить о Наталье можно. Но толку?».

Хеда могла получить статус беженца и эмигрировать, но предпочла остаться в Грозном — сознавая, что играть придется по новым правилам. Время откровенности, когда она открыто иронизировала над лизоблюдами, «которые зарабатывают, спев песню про отца и сына (Кадыровых. — Прим. автора)», и бравировала тем, что у чеченцев «не было баев, которым мы кланялись», кончалось.

«Я знала, что надо изменить стиль работы. Может, измениться самой», — рассказывала она Джошуа Яффе.

Моральный выбор

После убийства Натальи Эстемировой стало ясно, что заниматься в Чечне независимой правозащитой на постоянной основе смертельно опасно. По инициативе Игоря Каляпина была создана Сводная мобильная группа (СМГ), которая приезжала в республику на короткий срок. В дальнейшем ее участники регулярно сталкивались с серьезнейшим противодействием, поджогами и избиениями.

Хеда Саратова почти сразу вышла из СМГ, выступив перед журналистами в грозненском Доме печати с громким заявлением о несогласии «с некоторыми методами и приемами». Впоследствии она рассказывала, что ее заставили прочитать чужой текст.

Руководитель независимого информационного агентства «Объектив»,правозащитница Хеда Саратова и редактор независимого портала «Ингушетия.org» Магомед Хазбиев во время пресс-конференции «Напряженность в Ингушетии как следствие ошибок власти», 2011 годФото: Дмитрий Серебряков/ТАСС

В марте 2011 года Хеда выпустила публичное обращение к президенту республики, где «как чеченская женщина» просила Кадырова отозвать иск по уголовному делу о клевете, которое возбудили против Олега Орлова после его высказываний о причастности власти Чечни к убийству Натальи Эстемировой. Орлов будет оправдан судом, а такой путь диалога с властью — в форме подчеркнуто лояльных просьб — станет для Хеды Саратовой типичным.

«Если я стану огульно ругать Рамзана, то буду вынуждена оставить работу и уехать отсюда. Уж лучше я мирно договорюсь с этими людьми, чтобы помогать другим. Когда есть обращения, что кто-то из окружения Кадырова нарушил права человека, мы это озвучиваем. Тонко, аккуратно, с особым подходом. Чтобы был результат», — говорила мне Саратова в 2013 году.

4 декабря 2013 года был создан Совет при главе Чеченской республики по развитию гражданского общества и правам человека. Хеда Саратова вошла в него сразу и не покидала до конца жизни.

«Рамзан — незлой человек. Может заплакать при виде больного ребенка», — утверждала Хеда. Иногда этим можно было пользоваться.

«Недавно к нам обратились родственники задержанной женщины, — рассказывала Саратова. — Полицейские ее от нас прятали, тогда мы позвонили Рамзану. <…> Та женщина действительно нарушила закон – сделала преступникам удостоверение, с которым их потом задержали. Но у нее дочка маленькая была. Инвалид. Она могла заснуть лишь лежа на руке матери. Все три дня, пока та была в тюрьме, девочка не спала. Мы сказали об этом Рамзану. Он сразу возмутился: «Вы защищаете преступников!» И бросил трубку. Но потом перезвонил и сказал: «Ради ребенка я ее отпущу».

В декабре 2014 года, вскоре после атаки боевиков на грозненский Дом печати — тот самый, где Хеда зачитывала заявление о выходе из СМГ, — она на чеченском телевидении обвинила Игоря Каляпина в том, что он идет на войну «ради грантов». Потом Хеда звонила бывшим коллегам и плакала, что ее заставили, но многие восприняли ее поступок как предательство. Тем более что и раньше она высказывала схожие мысли приезжим блогерам в более приватной обстановке, когда рядом определенно не стояли вооруженные кадыровцы.

На Саратову посыпались обвинения, что она продалась, «просто пошла на службу». Среди правозащитников поползли слухи, что Хеда сливает информацию чеченским силовикам, подставляя коллег. Убедительных доказательств не было, но обвинения падали на благодатную почву. Сама Хеда в свою очередь жаловалась мне на москвичей, которые «не понимают, что здесь все немножко по-другому. Они, упрекающие нас в продажности, получают гранты, публикуют книжечки о нарушении прав человека в Чечне, но помощи реальным людям нет».

В сближении с новой властью и сопутствующих моральных компромиссах Хеда была не одинока. Как говорил впоследствии Игорь Каляпин Джошуа Яффе, «многие не делали сознательного выбора. Это скорее психологический процесс: они уставали бояться».

Скандальные слова

Несмотря ни на что, бывшие коллеги продолжали встречаться с Хедой до самой ее смерти. Обычно Саратова, вызываясь помочь, просила не создавать шумиху. Если правозащитники или родственники похищенных соглашались молчать, иногда жертву действительно освобождали. Иногда — нет, но поднимать шум было уже поздно.

Со временем, чтобы сохранять доступ к верхушке чеченской власти, давить на сентиментальность главы республики было уже недостаточно. Правительству Чечни требовалась своя, лояльная правозащитница, поддерживающая в нужные моменты. Когда назревали масштабные скандалы, Хеда делала то, что требовалось.

Весной 2017 года республика «прославилась» на весь мир массовыми убийствами геев. Хеда Саратова сказала, что к ней «не поступало ни одного заявления, но я бы не стала даже его рассматривать». Она заявила, что гомосексуализм «страшнее войны. <…> В нашем чеченском обществе человек, который уважает себя, традиции и обычаи, сам будет без каких-либо структур преследовать и делать все, чтобы таких людей в нашем обществе не было».

От правозащитника эти слова звучали странно, и на следующий день Хеда попыталась оправдаться. Саратова сказала, что информация о геях среди чеченцев так ее шокировала, что она, может, «была даже немного невменяема, когда давала интервью». Впрочем, уровень гомофобии в Чечне столь высок, что высказаться подобным образом могли не только лояльные режиму люди.

В августе 2017 года около 70 жителей чеченского села Красная Турбина, которые ранее подписали письмо к Юрию Чайке с жалобой на пытки в отношении двух молодых мужчин, приехали к Хеде Саратовой — чтобы, по ее словам, добровольно отказаться от своего обращения. Они якобы заявили, что не знали, что подписывали. По информации Русской службы Би-би-си, родственников подсудимых задержали и избили, после чего обвиняемые полностью признали вину.

Дети ИГИЛ*

В последний раз я общался с Хедой в марте 2018 года, когда приезжал в составе десанта наблюдателей на выборы президента РФ в Грозном. Хеда дежурно клеймила нас в интервью для грозненского телевидения, а потом, едва отойдя от оператора с камерой, пригласила меня вместе с другими «провокаторами» в гости на «национальное блюдо».

Двумя месяцами раньше ингушский офис «Мемориала», где она когда-то работала, сожгли двое неизвестных в масках. За неделю до этого по сфабрикованному делу о наркотиках был задержан глава грозненского представительства «Мемориала» Оюб Титиев. Правозащитников окончательно выдавливали из региона. Теперь для доступа к властям Хеде Саратовой приходилось заявлять о лояльности все громче.

В 2019 году Хеда публично обратилась к Кадырову, вспоминая его прошлое заявление: «Называть себя правозащитником стыдно бывает, потому что вы — самый главный правозащитник». С легкой руки оппозиционного блогера Тумсо Абдурахманова после этого за ней закрепилось прозвище «кадыровозащитница».

Двое детей, шестилетняя Ханифа и пятилетний Абдурахман Эльбукаевы, возвращенные в Россию из сирийского лагеря Аль-Холь, во время встречи с родственниками в аэропорту «Грозный»,
2020 годФото: Елена Афонина/ТАСС

В это время Хеда занималась, пожалуй, своим самым значимым правозащитным проектом — эвакуацией из Сирии и Ирака российских детей, которых родители увезли в ИГИЛ. На нее легло общение с родственниками в России, тогда как контакты на Ближнем Востоке обеспечивал родившийся в Алеппо сенатор Совета Федерации от Чечни Зияд Сабсаби. По его словам, чтобы вернуться в Россию, надо было либо сдаваться в плен курдам, либо бежать в сирийские города Эль-Камышлы или Эль-Хасака, зайти в мечеть и сказать «Сабсаби», «Рамзан Кадыров» или «Россия». После чего связанные с Чечней люди должны были помочь.

«Она начала этот процесс, была связующим звеном между тысячами людей. Всех объединила, создала группу. У меня самой там три внука, — вспоминает Зайнаб Абакарова, руководитель комитета матерей “Надежда и вера”. — Это была инициатива сверху, от Рамзана Кадырова, Хеда выполняла поручение главы. Но не всякий способен заниматься таким делом. Может, это и подорвало ее здоровье, на нее легла такая нагрузка. Столько негатива!»

Последнее интервью, посвященное этому проекту, Хеда Саратова дала политическому эксперту Руслану Курбанову за несколько дней до смерти. По словам Зайнаб, всего вернуть в Россию через Чечню удалось около 180 детей. Кто заменит Хеду в этом деле, пока неизвестно.

«Когда я собирала информацию о женщинах, находящихся в Сирии, об их родственниках и детях, Хеда мне очень помогла, — вспоминает журналист и правозащитница Екатерина Нерозникова. — Хеда первая дала нам списки возвращенных в Россию через комиссию при Кадырове. Она собиралась помочь мне и в налаживании контакта с детьми, вернувшимися из Сирии. Я уверена, что она бы это сделала, но теперь это стало невозможным».

Кто, если не она

Екатерина Нерозникова неоднократно лично общалась с Хедой и одна из первых сообщила о ее смерти. «Несмотря на то что она постоянно говорила по телевизору, что мы, журналисты и правозащитники, много придумываем, и полностью поддерживала линию Рамзана Кадырова, лично мне она ни разу не отказала в помощи, — говорит Нерозникова. — К сожалению, я не могу назвать имена, но я точно знаю, что она многократно помогала людям найти задержанных родственников. В Чечне это крайне сложно без доступа к полицейским структурам, а она могла быстро выяснить, в каком отделе находится человек».

Хеда СаратоваФото: Александр Натрускин/РИА Новости

«Судить легко. Особенно из Москвы, — говорит президент центра исследования глобальных вопросов современности и региональных проблем “Кавказ. Мир. Развитие” Саида Сиражутдинова. Как и Хеда, она живет на Северном Кавказе и нередко получает угрозы из-за своих публикаций по гендерным проблемам. — Когда правозащитники приезжают в регион, они, конечно, сталкиваются с неприятностями. Кого-то побили, кого-то чем-то закидали. А она постоянно находилась в этой среде. Вместе с семьей, это мощный фактор для любого чеченца. Ей надо было адаптироваться, чтобы приносить пользу людям. Она жила проблемами других, в постоянном напряжении. В моих воспоминаниях Хеда всегда куда-то бежит. Она вечно была в ожидании, в тревоге за чью-то жизнь. Да, ей приходилось расписываться в лояльности, потому что иначе работать было бы сложно. Для такого шага тоже нужна определенная сила».

Кто-то воспримет историю Хеды Саратовой как фаустианскую повесть о падении выдающегося человека, который заключил сделку со злом и заглушал голос совести, помогая бывшим соратникам. Другой увидит в ней самоотверженность человека, сознательно пошедшего на унижения, чтобы спасти хотя бы несколько жизней, а не «просто считать тела». Истину мы вряд ли узнаем, да и так ли исключают друг друга эти варианты?

В жизни Хеды отразились самые тяжелые моральные дилеммы современной России — выбор между сотрудничеством с властью и «рукопожатностью» у коллег, готовность пойти на сделку с совестью во имя благих целей, необходимость или покинуть родину навсегда, или смириться с ее недостатками.

Я не знаю простых и легких ответов на эти вопросы и рад, что в моей жизни они не стояли столь остро. А потому я сочувствую Хеде Саратовой, благодарю ее за тех, кому она помогла, и не считаю себя вправе ее осуждать.

* Запрещенная в России организация.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!