Казань, утро 11 мая. Вдоль забора гимназии на улице Джаудата Файзи идет 19-летний Ильназ Галявиев. Парень одет во все черное, на лице — маска, на плечах — рюкзак, в руках — дробовик Hatsan ESCORT, которым он приветственно машет прохожим. Около 9:25 Галявиев поднимется по ступеням родной 175-ой гимназии, из которой выпустился несколько лет назад. Внутри школы он устроит взрыв и расстреляет детей и учителей. Погибнет девять человек: семеро школьников и два педагога, пострадают — больше двадцати.

Нападение на школу случилось в первый день после долгих майских выходных. Подходил к концу священный месяц Рамадан — время, когда верующие держат пост. Казань готовилась к большому мусульманскому празднику Ураза-байрам. Вместо того, чтобы с размахом отмечать его, как это бывает обычно, город погружается в траур: сотни людей несут цветы и игрушки к стихийному мемориалу возле школы.

Как себя чувствуют дети-очевидцы событий? Что вспоминают о произошедшем? И почему совсем не упоминают в разговорах стрелка, говорят только о родных, друзьях и учителях?

«Думал только о двух вещах: как не умереть и как держать себя в руках»

Рустам хазрат Хайруллин — имам-хатыб мечети Гаиля, что в пяти минутах ходьбы от 175-ой гимназии. У него четверо детей: старшая дочь закончила эту школу в прошлом году и теперь учится на педагога, сын Ахмат учится в восьмом классе, сын Амин — в третьем, а младший Али в следующем году пойдет туда в первый класс.

С Рустамом хазратом мы встречаемся в мечети, в его кабинете. Во время разговора к нам заходит мужчина с двумя детьми. Имам радостно обменивается с ним парой фраз на татарском, а затем подходит к шкафу и игриво протягивает: «Ну-ка я посмотрю-ю-ю, что у меня здесь есть». Достает шуршащие конфетки и дает их детям, которые стеснительно вжимаются в диван. Мужчины обнимаются, и семья уходит. «Вы держите нас в курсе, пожалуйста», — просит на прощание гость.

Держите в курсе — это про здоровье сыновей. Дело в том, что оба сына Рустама хазрата были в школе во время стрельбы. Старший сын Ахмат — в том самом 8-м «А» классе, куда стрелок зашел в первую очередь, где погибло больше всего детей. По счастливой случайности мальчик остался цел. А вот третьекласснику Амину сильно досталось: после взрыва ему в грудь попал осколок, «железяка метр на метр», его доставили в больницу в тяжелом состоянии.

Читайте также Почему дети убивают: эпидемия масс-шутингов добралась до России — что с этим делать?  

«В день, когда случилась стрельба, я завез детей в школу и пришел в мечеть. Мы все были на улице, готовились к празднику: решали, где будут стоять батуты, паровозики, пони. Услышал хлопок. Думал, может, КамАЗ что-то громко разгрузил и ударился своим ковшом. Потом пошли машины Росгвардии, скорой, люди побежали. Я выбежал со двора, говорю: “Что случилось?”, слышу: “В школе взрыв!” И мы все вместе побежали туда», — вспоминает Рустам хазрат.

Амир оставил телефон дома, поэтому связи с ним не было. О том, что младшего сына и его одноклассников вывели из школы, отцу сообщила учительница. Но от шока женщина ничего не сказала про раненых. «Звоним старшему — не берет, — с досадой ударяет пальцами о ладонь имам. — Звоним его классной руководительнице — не берет. Только потом мы узнали, что он [Ильназ Галявиев] в нее в первую очередь стрелял, она прикрыла собой детей». Позже Ахмат сам перезвонил отцу и рассказал, что едет с братом в больницу на скорой.

«Первая наша встреча с Ахматом была в больнице, младшего уже увезли на операцию. У нас привычка при встрече — обнять, поцеловать друг друга. Я его прижал к сердцу, а он просто стоит как столб, шок».

Ахмат — невысокий темноволосый мальчик с огромными выразительными глазами. Он говорит спокойно, уверенно, выверенно и как будто немного отстраненно. Без лишних эмоций.

«Никто не ждал такой беды после праздников. Но, как говорится, судьба стучится в двери, — серьезно начинает Ахмат и вздыхает. — Утром оделись, собрались, поехали в школу. Я пришел в свой класс, отметился. У нас прошел урок истории, начался урок татарского — его ведет наша классная руководительница. Через пять-десять минут на лестничной площадке прогремел взрыв, люди побежали.

В ту же минуту по системе громкой связи директор сказала, чтобы все прятались под парты, закрывали двери и никого не пускали. Но так как наш класс самый первый — от лестницы до двери примерно пять шагов — мы не успели закрыться. Когда этот человек зашел, Диляра Ахмадулловна закричала, чтобы все прятались под парты, закрывали головы стульчиками, чем только могли. После этого человек начал стрелять».

Сначала, продолжает Ахмат, не поднимая глаз и буквально вцепившись взглядом в точку на столе, «этот человек» сделал два выстрела в классного руководителя. Потом выстрелил в дверь, затем начал стрелять по ученикам.

«Во время всего этого я думал только о двух вещах: как не умереть и как держать себя в руках — не выпрыгнуть из укрытия, не начать делать необдуманные действия», — серьезно перечисляет мальчик.

Стрелок ушел, дети закричали и стали звонить в полицию и скорую. Когда ОМОНовцы выводили ребят из класса, мальчик заметил огромную дыру в оконном стекле за своей спиной: «Если бы что-то пошло не так, окно могло бы упасть прямо на нас».

«Полицейские вывели нас из здания, мы убежали на безопасную территорию. Я попытался искать своих одноклассников, потом пошел искать братишку. Его классный руководитель сказала: “Вот он, давай погрузим его в скорую помощь” и велела ехать с ним. В той машине было пять человек: я, моя одноклассница, которая проткнула ногу, потому что прыгнула с третьего этажа, один мальчик — ему прострелили губу, девочка — ей попали в руку, и мой братишка, которому осколок попал в грудную клетку со спины», — детально вспоминает Ахмат.

То, что старший сын не получил ни царапины, говорит Хайруллин, везение. По воспоминаниям мужчины, класс, где проходил урок 8-го «А», очень маленький: «три ряда в ширину и три в длину, всего девять парт». Ахмат сидел в самом дальнем от двери углу. «Наверное, это его и спасло, — предполагает Рустам хазрат. — Тот, кто сидел с ним за одной партой, ранен. Ахмату, конечно, сейчас тяжело, для него это шок, он потерял семь своих друзей».

Хайруллин говорит, что, когда стрелок зашел в школу, у его младшего сына Амина должен был начаться урок физкультуры, дети переоделись в форму в своем классе на первом этаже, а затем потянулись к выходу, чтобы пойти на футбольное поле на заднем дворе. Ровно в этот момент, по словам Рустама хазрата, Галявиев бросил взрыв-пакет и Амина ранило осколком.

Сейчас мальчик чувствует себя хорошо, рядом с ним в больнице круглосуточно находится мама. «Амин у нас родился слабым, он 45 дней под колпаком лежал. Супруга говорит: “Почему вот так ему приходится всегда карабкаться?” Поэтому мама там с ним постоянно. Сейчас он в сознании, мы пока общаемся по видеосвязи. Говорю: “Чего хочешь?”, я у него не спрашиваю, просто говорю: “Улым (в переводе с татарского “сынок”. — Прим. ТД), ты — герой, ты — молодец”, я их любя всегда еще тиграми, львами называю. Говорю: “Ну-ка, покажи свои раны”, — он показывает».

Рустам хазрат очень тепло рассказывает о сыновьях. Амин, по его словам, «творческая личность»: любит рисовать, снимать, делать ролики, «запустил даже в соцсетях свои каналы и копит деньги». «Спрашиваю: “Улым, на что копишь?” Оказывается, ему какой-то компьютер нужен, чтобы вот это все делать», — объясняет мужчина. Ахмата же он называет своей правой рукой: «Отца все равно часто дома не бывает, поэтому, где какой инструмент лежит, Ахмат знает лучше, чем я».

Рустам хазрат разговаривает неспешно, тягуче, у него спокойный и даже успокаивающий голос. Когда я спрашиваю его о школе и педагогах, он с улыбкой говорит:

«Директор школы [Амина Салимовна Валеева] несменный с самого открытия. Она всегда старалась, чтобы школа развивалась, и с прошлого года школа получила звание гимна-а-азии, — уважительно тянет имам. — Она входит в десятку лучших школ республики, всегда занимает призовые места. Поэтому мы молимся за директора, чтобы у нее сердце выдержало. Она недавно похоронила мужа, и такое испытание. Она всех детей знает по имени, — а их больше тысячи. Вот я, каким бы ни был молодым, умным, продвинутым, могу всех своих прихожан по имени не знать. Мы все дружно живем, и вне зависимости от национальности учителя приходят к нам в мечеть, чтобы мы почитали за кого-то из близких».

Уже под конец разговора я уточняю у Рустама хазрата, как он сам себя чувствует. Мужчина рассказал мне и о детях, и о жене, а о своем состоянии не упомянул ни разу.

«Я и отец, и имам, священнослужитель, — говорит он. — Моя задача быть с паствой, с людьми вместе на земле. Мы помогали на месте, успокаивали всех, но в то же время искали своих детей. Конечно же, когда не могли найти, когда начали выносить их окровавленных одноклассников, было страшно. В голове представляешь разные картины…» Имам ненадолго задумывается и заключает: «В священный месяц татарин вот такое натворил. Это, конечно, больно».

«Мама, тут, похоже, нашу школу взрывают»

11 мая у семиклассницы Алисы должна была быть защита важного проекта по музыке. Девочка усердно готовилась, выучила доклад наизусть, утром перед школой несколько раз проверила флешку с презентацией. Она выбрала тему «Музыкальная культура народов мира» и хотела с помощью проекта доказать, что, слушая музыку, можно изучать историю.

«Пришла в школу, стала общаться с подругами о том, как пройдет день, как пройдет защита. Первым уроком была алгебра. Через 20-30 минут мы услышали первый хлопок. Кто-то подумал, что лопнули пакет от сока: надувают же, резко наступают, и такой “бдыщ” происходит. Кто-то подумал, что на втором этаже упало что-то, кто-то подумал — петарды. Потом еще несколько то ли взрывов, то ли хлопков, то ли выстрелов. Четвертый хлопок был прямо рядом с нами, и тогда директор объявила по громкоговорителю спасаться, закрыть учеников в кабинетах. Ключа у нас не было, к сожалению, но наша преподаватель Анастасия Владимировна стояла у двери и держала дверь сама», — говорит Алиса. Девочка выглядит очень спокойной и сдержанной. Она совсем хрупкая, небольшого роста, но создает впечатление не по-детски рассудительного и собранного человека.

Урок алгебры проходил на первом этаже, поэтому, пока учительница держала дверь, дети выпрыгивали в окна. «Я прыгнула одной из первых и даже не оглядывалась. Мы бежали через футбольное поле, пролезли в дырку между прутьями в заборе и побежали к частным домам. Кто был ранен, им пытались помочь обработать раны. Сначала я была на адреналине, а потом уже потихоньку начала приходить в себя, пыталась среди толпы разглядеть своих одноклассников, но всех потеряла из вида. Детей было много, плакали сильно», — коротко пересказывает Алиса. Из ее класса пострадали несколько детей. Алиса говорит, что «две девочки лежат в больнице», а еще две — в гипсе из-за травмы.

«Я себя так-то нормально чувствую. Но все равно волнуюсь за своих одноклассников», — объясняет школьница.

Мама Алисы — Жанна Мухаметшина — работает воспитательницей в детском саду недалеко от дома и гимназии. Женщина только проводила детей из своей группы на занятия по музыке, когда ей позвонила дочь и дрожащим голосом сказала: «Мама, тут, похоже, нашу школу взрывают».

«Я не поверила.

А тут музыка смолкает, дети петь перестали, и я слышу звук сирен. Думаю, нет, что-то не то. Перезваниваю Алисе и спрашиваю: “Ты где?” Она таким же трясущимся голосом говорит: “Мы выпрыгнули в окно, бежим к забору”. Какое окно, куда бежим, я ничего не поняла. Алиса зимой травмировала позвоночник, думаю, как она прыгнула из окна? Я побежала, попутно забежала в соседнюю группу, у коллеги вообще три сына в школе. Говорю: “Тебе дети звонили? Там теракт”. У нее все падает из рук, и мы вместе побежали к школе. На месте уже все были: и скорая, и полиция, и МЧС, все оцепили, в школу не пускали».

Жанна нашла Алису и почти всех детей из ее класса и начала писать в родительские чаты, чтобы взрослые отозвались — кто где находится, кого из детей нашел. «Пишу: “Здесь кошмар, девочки, не игнорируйте, очень страшно”. Переломанные руки, ноги, кровь — очень много этого всего было. Помогали быстро всем».

Позже Жанна встретила и учительницу дочери Анастасию Владимировну: «Она на сломанных ногах все ходила и искала детей. Я ей говорю: “С детьми все хорошо, все нашлись. Давайте вас в скорую, вам нужна помощь”. Она: “Нет-нет, все хорошо”, не понимала, что у нее ноги сломаны. Это героизм. Учителя вообще молодцы, четко работали. Плачущих было много, да, от страха, от испуга, но такой бешеной паники, чтобы кто-то бился, не было».

Погибшая учительница английского Эльвира Николаевна была классной руководительницей Алисы. О смерти педагога Жанна и Алиса узнали много позже, после обеда, когда всех детей уже увели от гимназии. «Нам написали, что Эльвиры Николаевны больше нет, — первый раз на глазах Жанны, говорившей до этого бодро и живо, появляются слезы. — Это что-то с чем-то: шок, паника, истерика. Молодая, красивая, успешная. Жить и радоваться. Говорят, она встала у него на пути и он выстрелил ей в голову. Я до последнего не верила в смерть Эльвиры Николаевны. Мне хотелось, чтобы это была ошибка, что не она, что не мертва, что просто ранена. Но когда вышел вечерний эфир новостей, меня прорвало, конечно».

Уже закончив разговор, мы вместе идем вдоль дороги. Где-то вдалеке грузовик наезжает на кочку и с грохотом бьется о землю. Алиса вздрагивает. «Спокойно, это грузовик, — успокаивает ее мама. — Вот они теперь все так реагируют на каждый хлопок…»

«Мамочка, я тебя очень люблю. Ты меня прости за все, ладно?»

Айгуль Гараева — красивая, стройная темноволосая женщина. Она одета в черное длинное трикотажное платье, волосы собраны в тугой хвост, говорит тихо и немного сбивчиво. В 175-ой гимназии у нее учится дочь-десятиклассница Малика. Окна их квартиры выходят на задний двор и футбольную площадку школы.

«В этот день Малика ушла в школу, я отвела младшего сына в садик и вернулась домой. На улице было жарко, поэтому я открыла окна, и в этот момент прозвучал взрыв. Я его увидела, но не поняла, что именно произошло, подумала, может, бытовой взрыв или что-то еще? В чем была побежала в сторону школы, детишки уже стали прыгать из окна на первом этаже. Им помогал учитель. Потом девочка выпрыгнула с третьего этажа и начались крики», — вспоминает Айгуль.

Женщина указывает на частные дома, которые стоят напротив забора гимназии, и несколько раз благодарит людей, живущих там: они открыли свои калитки, помогали перетаскивать детей через лаз в заборе, носили воду, чтобы промывать раны. «Я видела, что бегут маленькие дети и кричат, кто-то ползет. Мы их затаскивали на камни, на картонки. Я решила сбегать домой за аптечкой, пока скорая не приехала. Взяла все, что было: перекись, бинты. Когда скорая приехала, то в первую очередь забирала самых тяжелых. А эти малыши цепляются, просят не оставлять их», — рассказывает Айгуль.

Потом женщина услышала новые выстрелы, из школы побежали старшеклассники, но Малики среди них все еще не было. Одноклассники девочки, которых встретила Айгуль, сказали, что Малика осталась в школе.

«Я побежала вдоль школы, и дочь мне звонит. Я сняла трубку, начала кричать: “Ты гдеее?” Она шепотом говорит: “Мамочка, я тебя очень люблю. Ты меня, пожалуйста, прости за все, ладно?” — Айгуль начинает плакать. — Мне потом девочки, ее одноклассницы, рассказали, что, сидя под партой, Малика больше всего переживала, чтобы я не забежала в школу.

Размышляла, что с ней непонятно, что будет, а у меня же еще ребенок есть».

Группу старшеклассников, в которой была Малика, вывели в последнюю очередь. Девочку трясло, и она начала терять сознание. Женщина осмотрела дочь, убедилась, что она не ранена, и увела ее домой.

Муж Айгуль остался, «помогал выносить Венеру Айзатову», 55-летнюю учительницу младших классов, которая позже умерла в скорой. Среди погибших оказалась и учительница Малики по английскому Эльвира Николаевна Игнатьева.

«Последнее ее сообщение было: “Малика, ты умница, я тобой горжусь”. Они были как товарищи, благодаря ей мой ребенок участвовал во многих конференциях. Эльвира Николаевна вела ее на каждом этапе. Когда Малика узнала о смерти учительницы, мы ее успокоить не могли. Нет ни одного человека, кто бы не любил Эльвиру Николаевну. Она разоткровенничалась недавно и сказала Малике: “Знаешь, я так замуж хочу”».

Умерла и подруга Малики, восьмиклассница Алиса Гарифуллина. Несмотря на разницу в два года девочки хорошо общались. «Алиса пыталась как-то тянуться за Маликой, чуть-чуть подражать даже, — говорит Айгуль. — У меня дочка постриглась недавно, сделала каре. Они пришли утром в школу, стоят у большого зеркала в фойе, и Алиса говорит: “Тебе так хорошо, мне, наверное, тоже пойдет”, — снова заплакала Айгуль. — Чудесная девочка была».

Малика тяжело переживает случившееся. Девочка «не спит, не ест», замкнулась в себе. «Я могу с ней до трех утра посидеть, но дальше уже физически не выдерживаю, у меня же еще один ребенок. Сегодня мы ехали в лифте и внизу кто-то сильно хлопнул, она села. Я ее обнимаю, говорю: “Кызым” (в переводе с татарского “доченька”. — Прим. ТД), а ее трясет. Мне психолог говорил: она вроде бы открылась, а когда начинаешь ее возвращать туда, она закрывается и молчит».

«Дочка у меня и без того много думающая, — задумывается Айгуль. — Мы всегда говорим: “Ты родилась старая”, в хорошем смысле. Она намного мудрее меня. Сегодня ко мне подошел учитель литературы Роман Львович и говорит: “Я за нее переживаю, потому что она настолько эмоциональная”. Я говорю: “Серьезно?”, потому что я считаю, что она в ракушке живет. А вы, говорит, сочинения ее почитайте».

Айгуль несколько раз подчеркивает, что произошедшее в 175-ой гимназии могло случиться в любом другом месте: в соседней школе, в магазине, в метро. Она вспоминает, как еще за неделю до взрыва пыталась передать Малике проект, но ее не пустили в здание.

«Школа в нашем районе считается лучшей. Директор знает каждого ребенка. Мы идем по улице, и она каждому: “Как твои дела? Как твой английский, ты подтянула?”, каждого “мой золотой” [называет]. Мы когда во втором классе пришли устраиваться в эту школу, у нас еще не было прописки. Все классы забиты были, мы понимали, что шансы маленькие. Зашли к директору, у нас спросили: “Как зовут девочку?”, говорю: “Малика”. “Ой, имя-то какое красивое, редкое. Давайте попробуем”. По-человечески отнеслись».

Женщина уверена, что учителя, в том числе директор, все сделали правильно. Если бы не слаженная работа педагогов, говорит она, жертв могло бы быть гораздо больше. Директор вовремя дала оповещение закрыть двери, вахтерша успела быстро нажать на тревожную кнопку, учителя оперативно выводили детей, успокаивали и не давали им впасть в панику.

«В наше мирное время такого быть не может и не должно: когда с вами прощается ваш ребенок и вы не знаете, увидите вы ее или нет. Никому на свете такого не пожелаю. Боли сильнее нет на свете», — говорит мне Айгуль.

***

Рустам хазрат говорит, что с Ахматом уже работали психологи. «Но они в основном женщины, — сетует имам. — Я бы хотел, чтобы он с мужчиной поговорил по душам. Я ему сам, конечно, говорю: “Улым, вот ты в комнате, если хочешь плакать, плачь, пусть вот здесь (кладет ладонь на грудь) не остается”. Потому что его ваши коллеги спрашивали: “Что ты чувствуешь?” Он говорит: “Злобу”. Он вправе это чувствовать, потому что его пытались убить, его друзей убили. Но нужно, чтобы это вышло, чтобы на других это не отражалось».

«Ты смелый мальчик, — говорю я на прощание Ахмату. — Как говорит твой папа, тигр».

Он широко улыбается, довольно щурит глаза, — впервые за разговор.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!