— Во втором классе Андрей стал воровать продукты из магазина, попрошайничать. Ко мне приходили люди и говорили: «Твоего опять видели. У вас же благополучная семья, как так?!» Вся школа от него стояла на ушах: он постоянно дрался, подкладывал петарды, на учителей орал матом. Все выходные я проводила в кабинете директора, — говорит Надежда, приемная мама мальчика.

Андрей сидит рядом — светловолосый мальчишка с бойким взглядом и чуть надтреснутым ломающимся голосом. Андрею двенадцать, Надежда с мужем взяли его в семью, когда мальчику было всего семь месяцев.

«Раз мама ушла от меня, значит я плохой»

Усыновление даже в самом раннем возрасте не защищает ребенка от проявлений травмы привязанности: некоторые сбегают из дома, воруют, не идут на контакт, хамят, не могут регулировать и понимать свои эмоции. Так считает Надя Иванова, мама семерых приемных детей и подростков, сотрудница Ассоциации замещающих семей Свердловской области. Группу по развитию эмоционального интеллекта в ассоциации посещает ее средняя дочь Настя (для удобства маму Андрея мы будем называть Надеждой, а маму Насти — Надей. Это две разные героини. — Прим. ТД).

— Ребенок, из жизни которого исчезал значимый взрослый, чаще всего неосознанно принимает это на свой счет, — говорит Надя. — «Раз мама ушла от меня, значит я плохой. А раз эти люди [приемная семья] говорят, что меня любят, они просто еще не узнали, насколько я плохой».

Страх, что его снова бросят, очень сильный. Тогда ребенок неосознанно решает вести себя так, чтобы от него отказались — тогда его картина мира окажется прежней: «все взрослые рано или поздно уходят, потому что я не заслуживаю их любви». Проявления этого поведения могут быть самые разные: драки, воровство, скандалы. 

Психологи Ассоциации замещающих семей Свердловской области единогласно уверяют: с последствиями травмы можно успешно работать, если в процесс вовлечены и дети, и взрослые. Недавно в ассоциации завершилась первая группа для подростков по развитию эмоционального интеллекта. Эксперимент дал хороший результат: поведение ребят стало понемногу выравниваться, а сами они признаются, что начинают слышать себя. 

«Что ты чувствуешь сейчас?»

Ольга Подкорытова и Оксана Егорова — психологи, работающие в ассоциации. Они обе вели группу для подростков по развитию эмоционального интеллекта. Чаще всего родители обращаются к ним с поведенческими проблемами детей: это замкнутость и нежелание разговаривать, невозможность контакта с братьями и родителями, плохое поведение в школе, истерики. Есть и более серьезные проблемы, например побеги или воровство.

По словам психологов, опыт, который ребята получают на групповых занятиях, не получить в школьной среде, где психологическому состоянию ребенка не уделяют внимания.

— Если ребенок в классе лежит на полу, это разрушает процесс обучения и контакт. Наша же задача — сохранить этот контакт. Это пространство, где ребенок получает другую реакцию на то же самое поведение. В классе скажут: «Ты мешаешь, давай вставай». А мы обращаем внимание на личность ребенка и его чувства, мы скажем: «Что с тобой случилось, почему ты решил лечь? Попробуй поделиться тем, что ты чувствуешь сейчас или за минуту до того, как лег». Мы делаем так, чтобы он попытался понаблюдать и проанализировать свое поведение, — добавляет Оксана. 

Обычно на одном занятии присутствуют восемь подростков от 12 до 15 лет. Группа — это маленькая копия общества, в которой проявляются те шаблоны поведения, которыми пользуется человек в обычной жизни.

— Каждая встреча с ребятами длится три часа, — рассказывает Ольга. — В самом начале проводим «шеринг»: подростки рассказывают, в каком настроении они пришли. Так они учатся осознавать, что с ними происходит в данный момент, что они чувствуют. Обычно они еще говорят о том, что у них происходило в течение недели. Всегда есть определенные упражнения и подвижные игры, потому что важна смена деятельности. Родители в группах не присутствуют — это пространство только для ребят. 

По словам Ольги, ребенок на индивидуальных занятиях с психологом и в группе — это два разных человека:

— Когда есть только я и ребенок, мое внимание посвящено только ему. В группе появляются другие дети и начинается взаимодействие. Проблемы, о которых нам рассказывают родители, зачастую не так видны на индивидуальных занятиях, но все это раскрывается в группе. Есть и еще один важный эффект психологической группы: ребенок приходит со своими проблемами и сложностями и видит других со схожими проблемами — возникает эффект «я не один». Это снимает большую часть напряжения.

Взрослый как зеркало

У подростков, которые жили в неблагополучных семьях или специальных учреждениях, не было значимого взрослого, который бы мог дать названия чувствам ребенка и помочь ему понять, что он ощущает.

— Иногда кажется, что некоторые мамы немного сумасшедшие, когда проговаривают детям: «Сейчас ты улыбнулся, заплакал, расстроился», — объясняет Ольга. — Кто-то думает, что это странно, но это и есть называние: ребенок не понимает, что с ним происходит, ему нужно зеркало. У детей с опытом сиротства чаще всего или был игнорирующий их потребности взрослый, или его не было вообще. Ребенку приходилось справляться со своими чувствами самому.

Ольга приводит в пример младенцев в домах ребенка: в какой-то момент они перестают плакать и звать на помощь, потому что к ним все равно никто не подходит. Они перестают ощущать потребность во взрослом. 

По словам психолога ассоциации Оксаны, эмоции у таких детей блокируются, они перестают их замечать. Но при этом у ребенка копятся чувства, которые он не умеет распознавать и выражать, и они приобретают разрушительный характер. Дети с опытом сиротства и травмой привязанности разгоняются до гнева и агрессии за несколько секунд. 

— Нам нужно отрегулировать этот процесс: отсрочить реакцию от раздражения до ярости, научить ребят выражать свои эмоции так, чтобы это не было разрушительно. Добавить красок, градации, потому что у них обычно есть или спокойствие, или красная ярость, — поясняет Оксана.

«Мама, не бей меня!»  

Андрей учится в шестом классе. Надежда взяла его из дома ребенка для детей с особыми потребностями в маленьком городке Свердловской области. До сих пор неясно, как Андрей туда попал: у него не было серьезных проблем со здоровьем. Надежда предполагает, что биологическая мама просто оставила ребенка в ближайшем учреждении, чтобы не везти в Екатеринбург.

Проблемы с поведением начались у Андрея, когда он пошел в школу. На него стали жаловаться учителя, Надежда и сама видела, что не может справиться с сыном.

— Он стал очень нервный, были истерики, крики, он швырял предметы, орал матом. Это был ад: техника летала по квартире только так, мебель тоже летала. Он совсем не управлял эмоциями. Были срывы, неконтролируемый гнев, ярость. Я к нему подойти не могла, — вспоминает этот период она.

Андрей перестал делать домашнее задание. Когда Надежда пыталась его заставить, начал выбегать из квартиры в общий коридор и кричать: «Мама, не бей меня!» Однажды пожилая соседка написала заявление в опеку.

— Меня вызвали, а я говорю: «Да что вы, это же ребенок, как я могу его бить?» — рассказывает Надежда. — Инспектор вывела Андрея, поговорила с ним, он рассказал ей, что выбегал и кричал, чтобы не делать уроки. Узнав, в чем дело, она вернулась ко мне со смехом. Видя, что ко мне настроены положительно, я поделилась тревогой: рано или поздно он получил бы судимость, нужно срочно что-то предпринимать, ведь, если его кто-нибудь выловит во время воровства или попрошайничества или учителя обратятся в полицию, у меня отнимут ребенка — он же этого не понимает. Сотрудницы посовещались и посоветовали обратиться в Ассоциацию замещающих семей Свердловской области.

«Дети часто думают, что взрослые каменные»

Ассоциация замещающих семей Свердловской области — это сообщество специалистов, которые помогают приемным родителям и детям, чтобы не допустить вторичного сиротства. Вместе с благотворительным фондом «Найди семью» они занимаются сопровождением приемных семей. Организация поддерживает родителей на групповых и индивидуальных занятиях, проводит вебинары с разбором сложных случаев, организует индивидуальные консультации со специалистами для детей. 

Надежда сначала сама ездила на занятия с психологами — индивидуально и в группах.

— Поначалу я приходила в группы для родителей и плакала, что не могу справиться с ребенком. Мы по кирпичикам разбирали разные ситуации и как в них действовать — такие занятия очень помогали, — говорит Надежда, — я начала понимать психологию своего ребенка, поняла, что у него есть серьезная травма. Психолог предложила поставить себя на его место: в школе гнобят учителя, он приходит домой, а тут на него ругается мама. Я поняла, что агрессия порождает агрессию. Однажды вернулась домой и сказала: «Андрей, давай зароем топор войны». Мы сели и стали говорить, говорить. Это сработало. 

— Родителю очень важно говорить ребенку о том, что чувствует он в данный момент, — объясняет Ольга. — Дети часто думают, что взрослые каменные и ничего не чувствуют. «Я сейчас злюсь, мне нужно успокоиться», — это важная фраза, ребенок собирает из таких фраз, как мозаику, разные варианты поведения. Он видит, что можно пережить свои чувства и эмоции и так тоже.

Надежда говорит, что самые значительные изменения стали происходить, когда она сама пересмотрела свое отношение к проблемному поведению сына и стала иначе на него реагировать. 

— Работа только с ребенком не имеет смысла, если вся семья не вовлечена в процесс, — подтверждает Оксана. — Изменения случались там, где родители были мотивированы что-то менять в себе. Есть потрясающие истории, когда родитель делал шаги навстречу ребенку, принимал его — и ребенок тоже менялся. Поэтому родители ходят и в группы поддержки, и в группы эмоционального выгорания. Не может быть такого: «Подчините мне ребенка», важно подступиться к сложностям с разных сторон, поддерживать и приемных родителей, и детей.

«Все, мама, мы дышим»

К моменту, когда мама с Андреем начали ходить на занятия в ассоциацию, учителя уже были настроены в отношении мальчика негативно, чем только усугубляли его поведение.

— Совсем недавно заведующая учебной частью вызвала меня в школу и сказала: «Вы представляете, какой наглый: я ему делаю замечание, а он смотрит на меня и молчит!» — рассказывает Надежда.

— Почему вы в ребенке не видите человека, не видите, что он меняется? Вспомните, что было раньше, как он кричал матом. А сейчас он выслушал вас, для него это труд и подвиг. Сколько с ним проработал психолог, а сколько он сам над собой работал! Попробуйте похвалить его! — ответила учителю Надежда.

Сейчас ситуация в школе понемногу выправляется: поведение стало лучше, Андрей говорит, что заинтересовался биологией, хочет выучиться на врача скорой помощи.

— Благодаря занятиям в ассоциации мы стали с Андреем много разговаривать. Говорим и говорим целыми вечерами, — делится Надежда.

Теперь, если у них с сыном случаются конфликты, Андрей отвечает ей совсем по-другому:

— Так, десять вдохов, десять выдохов. Все, мама, мы дышим. Давай разойдемся по комнатам?

Материал создан при поддержке Фонда президентских грантов

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!