В сентябре прошлого года в бухте в черте города Владивостока прошедшим тайфуном «Майсак» на берег вынесло лодку. Гуляющие с любопытством ходили вокруг, залезали на борт, заглядывали в пробоину. Кто-то вокруг собирал выброшенные тем же тайфуном устрицы. От лодки остро пахло дизелем.

Я стала невольным свидетелем ее постепенного исчезновения примерно в течение года. Когда я оказывалась в бухте, то видела лодку каждый раз уже в новом состоянии, в новой форме призрачности.

На обрывок причального каната привязана автомобильная шина в качестве качели. Разрисованный борт. Обугленный борт. Дыра в борту, сквозь которую видны корабли, стоящие на рейде, как живое воплощение возможности быть в море, чего уже никогда не сможет сделать эта шхуна. Вздернутый киль и исчезнувшее тело. Вокруг жизнь: рыбаки, охотники за устрицами, серферы, саперы, отдыхающие, наблюдающие, купальщики. 

История с лодками началась для меня чуть раньше. К тому времени я прожила в Приморье три месяца.

— Вам надо побывать на кладбище пиратских лодок, — однажды сказал знакомый. В воображении тут же всплыли все прочитанные в детстве приключенческие книжки. — Туда, — сказал он, — только зимой, пока все замерзшее. Летом не проехать, весной — тем более.

«Кладбище» расположено практически на стыке трех границ: России, Северной Кореи и Китая. Дорога вдоль «колючки» разбита грузовиками. Проехать можно только на внедорожнике. Пробирались «на цыпочках».

Длинный пустынный многокилометровый пляж — в лицо злится песок, над головой кричат чайки. Под камерами госграницы очень неуютно и почему-то чувствуешь себя нарушителем, хотя ничего противозаконного не происходит. На берегу мертвые деревянные лодки, призраки другого мира. Лодки интриговали меня. Казалось, что в их останках было что-то живое.

Из двухдневного приключения выходного дня постепенно нарисовалась более масштабная картина. Лодки-призраки я стала встречать в разных местах края. Иногда их прибивало целой эскадрой. Деревянные суда, скрепленные гвоздями, из стыков между досками торчат просмоленные веревки. Нос обит автомобильными шинами с неглубоким вытертым рисунком протектора. Воображение дорисовывает какую-то носовую фигуру — столь несовременно выглядят эти лодки. В рубке сидя могут поместиться два человека. Кухонная клеенка с наивными цветками на переборке создает уют. На судне ни туалета, ни места для сна. Из люка, как шершавый язык, торчат спутанная сеть и кусок ткани яркого цвета, похожей на парашютную. Шагов тридцать в длину, она уже не была лодкой, лишь формой напоминала ее и превратилась в еще телесный, но уже корабль-призрак, шхуну-привидение. 

Фразы «опять лодку выбросило», «весь горизонт в огнях» (то есть свет в ночи от бортовых огней), «от шторма в бухте прятались» можно услышать мимоходом от обычных людей, живущих на побережье. После штормов и тайфунов пустые шхуны с номерами и иероглифами на бортах выкидывало на берег. Иногда на них находились изможденные люди, а иногда — мрачный груз человеческих останков.  

Северокорейские лодки стали появляться в территориальных водах России и Японии несколько лет назад. Японские пограничные службы выдавливают нарушителей за пределы своей экономической зоны брандспойтами с водой. В сентябре 2019 года в сети появилось видео задержания российской пограничной службой северокорейского судна, с борта которого в море сбрасывали незаконный улов.

Основная цель — ловля кальмара. Лов ведется дрифтерными сетями. Их еще называют «стена смерти», в них гибнет все живое: рыба, морские птицы, животные. Как правило, после рыбалки эти сети не распутывают — это просто невозможно, — а выбрасывают в море.

Дрифтерные сети в России запрещены с 2015 года. Так называемая дрифтерная катастрофа на Камчатке в конце 1950-х годов изрядно подкосила рыбную популяцию — так, что она не восстановилась до прежнего уровня.

По морскому закону в случае серьезной непогоды можно укрыться в водах другого государства, после чего с наступлением штиля суда обязаны покинуть чужие воды. Северокорейские же джонки с наступлением штиля уходить не спешат, а остаются на промысел.

В Японии ведется учет выброшенных лодок и их фрагментов. В России такой статистики нет, и представить количество можно лишь приблизительно.

По данным некоммерческой организации Global Fishing Watch (GFW), которая занимается сохранением Мирового океана, в 2019 году наблюдался «самый массовый случай браконьерства в территориальных водах другого государства». GFW отслеживает по спутниковым снимкам так называемый темный флот — суда, которые избегают появления в общественных системах мониторинга. В нарушение международных норм китайские суда ведут лов на территории вод Северной Кореи. Это вынуждает северокорейских рыбаков уходить все дальше в море. 

В 2020 году шхун почти не было. Возможно, из-за строгих карантинных мер внутри страны.

Вынесенные морем северокорейские джонки вызывают любопытство, смешанное с опасением, и становятся временной достопримечательностью: будоражит то ли дерзость, то ли отчаяние, то ли безысходная смелость людей, выходящих на них в серьезное море, то ли таинственность соседа. По слухам, задержанных граждан Северной Кореи на родине ждет смертная казнь, но они все равно стремятся вернуться. 

Куда делся экипаж, он уцелел или погиб, при каких обстоятельствах капитан покинул судно и было ли оно — «чувство капитана» — или это просто рабочий инструмент? То, что шхуну вынесло без мотора, косвенно говорит о том, что экипаж остался жив. Мотор — самое ценное на лодке, скорее всего, его сняли на судно сопровождения прямо в море, когда лодка терпела бедствие. Суда сопровождения остаются на границе экономической зоны и забирают людей и улов при ухудшении погоды.

На пляжных камнях остались следы гари, их смоет ближайшим штормом.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!