Конец жизни

— Я была обыкновенной женщиной — муж, двое детей, — Татьяна перелистывает маленький альбом с фотографиями десять на пятнадцать. Почти на всех снимках — мальчик и девочка: сначала совсем маленькие, потом постарше. Спят, играют, смеются в камеру, смотрят в сторону. На нескольких фотографиях — молодая женщина яркой ликующей красоты — сама Татьяна.

Фотоальбом подходит к концу.

— Произошел развод, — Татьяна скупо улыбается. — Потом я заболела. Похоже, я уже во время развода была в плохом состоянии. Родители к тому времени умерли, помочь было некому. Я жила одна — муж забрал сначала сына, потом дочку. Им было одиннадцать и десять лет. В 2010 году меня в первый раз госпитализировали и поставили диагноз: параноидная шизофрения.

Что обычно происходит, когда человек заболевает? Ему назначают лечение. Всеми силами добиваются улучшения. Просят следить за своим здоровьем и беречь себя. Если нужно, выписывают поддерживающие лекарства. Стараются, чтобы человек вернулся к привычной жизни, к работе, к семье. Радуются, когда это происходит, пусть даже победа над болезнью временная.

Но с психическими расстройствами совсем иначе.

— Когда человек попадает в психиатрическую больницу, когда за ним закрываются двери, это конец жизни, — спокойно говорит Татьяна. — Истории о том, как человек три месяца отлежал, стабилизировался, вышел и теперь находится под наблюдением в диспансере и порхает, — они какие-то сказочные.

«Их никто за людей не считает»

Сама Татьяна провела в психиатрических больницах и психоневрологическом интернате десять лет.

— Страшнее нашей психиатрической больницы может быть только концлагерь, — Татьяна произносит это обыденно, как что-то очевидное, не нуждающееся в доказательствах.

Она хорошо помнит все — номера больниц и отделений, как они выглядели, чем там лечили, только подробно рассказывать об этом не хочет:

— Тяжело такое со дна поднимать.

«Такое» — это санитаров-мужчин в приемном отделении, перед которыми женщина должна раздеться догола. Это уколы галоперидола и сомнамбулическое нечеловеческое состояние после них, когда кажется, что умираешь. Это вечно закрытый из-за ремонта в отделении туалет и общая для всех больных параша. Это очереди за нейролептиками, в которых стоят больные — «люди, которых никто за людей не считает»

— Меня жалеть не надо, — с улыбкой напоминает Татьяна. — Я выжила.

После пяти лет больниц ее перевели в психоневрологический интернат и лишили дееспособности. Муж к тому времени женился второй раз, и, казалось, никого, кто будет биться за Татьяну и помогать ей, не осталось.

Жизнь на этаже

У проживающих в психоневрологических интернатах (ПНИ) есть разные степени свободы. Кто-то может гулять по территории интерната. Кого-то выпускают в город, но с сопровождением. А некоторым можно передвигаться самостоятельно — это называется «свободный выход». По воспоминаниям Татьяны, на шесть сотен проживающих в ее интернате свободный выход был лишь у трех-четырех десятков. Ей самой поначалу не разрешали даже прогулок по двору.

— Полтора года я просидела на этаже. Это значит, что ты просыпаешься в семь утра под гул двух телевизоров в холлах, умываешься, идешь на завтрак, после завтрака выкуриваешь сигарету. И потом весь день торчишь на этаже, где вместе семьдесят больных людей.

Татьяна уверена: если бы у нее не было детей, она бы не пережила это время. Но огромное желание снова их видеть, быть рядом с ними спасло.

— Еще я молилась — читала 90-й псалом, просто ходила по коридору и просила: «Матерь Божия, разомкни стены эти!»

Стало легче, когда Таня стала общаться с удивительным человеком — реабилитологом Эльзей Бериковой — и ходить в театральную студию под ее руководством.

— При любом интернате есть занятия с проживающими, — поясняет Татьяна. — Вопрос в том, как это делается. Эльзя реально больных, даже самых нелегких, любит и за них переживает.

А потом сбылась и мечта хоть ненадолго выходить за периметр ПНИ: Эльзя стала брать Татьяну «в город» — на всевозможные выставки, экскурсии и концерты.

— После встречи с Эльзей я как-то подняла голову, — вспоминает Татьяна. — А потом появилась Марина — Божий человек, который совершил чудо.

«Круг» — больше, чем семья

Марина Мень, создатель и руководитель благотворительного фонда «Творческое объединение “Круг”», приходила в психоневрологический интернат и приглашала проживающих на мастер-классы: лепка из глины, роспись. У фонда есть керамическая мастерская, где работают слепоглухие и люди с ментальными нарушениями. Именно в эту мастерскую Марина позвала Татьяну работать — уборщицей.

— Марина еще уточнила: ты точно хочешь работать уборщицей? А я как вцепилась в эту швабру! — смеется Татьяна.

Благодаря Марине Мень и новому директору интерната Татьяне дали «свободный выход», и она стала ездить в мастерскую «Круга» — одна, сама, пять раз в неделю.

— Марина говорит, что «Круг» — это семья, — медленно рассказывает Татьяна. — А я сейчас думаю, что «Круг» — больше, чем семья. Потому что в семье возможно всякое. Например, подлость. А в «Круге» это невозможно.

Вскоре после «Круга» появилась еще одна работа, в Политехническом музее: сначала Татьяна была гардеробщицей, а потом стала администратором по работе с посетителями.

— Я не могла поверить. До сих пор не могу поверить, — признается Татьяна. — Я могла бы до глубокой старости ездить на экскурсии, вышивать крестиком, детей видеть лишь изредка — и оставаться в интернате…

Спасительный локдаун

Проживающим в ПНИ полагается «отпуск» — целых три месяца в году, если «на воле» есть люди, которые возьмут на себя ответственность за больного. В феврале 2020 года Татьяна взяла месяц такого «отпуска» и переехала в квартиру сопровождаемого проживания фонда «Круг». В марте она должна была вернуться в интернат — «на базу, в казарму», как говорит сама Татьяна, — но разразилась пандемия, был объявлен локдаун, который оказался для Татьяны спасением. За время карантина она с помощью работников фонда и юристов смогла вернуть себе дееспособность. Правда, ограниченную, но это ограничение не касается повседневной жизни, только крупных имущественных сделок.

В маленькой квартире ничего лишнего, но уютно — Татьяна теперь живет самостоятельно, без сопровождения.

— Что самое потрясающее, когда появляется свобода? Все потрясающее. Гулять по набережной. Идти вечером домой, в обычную квартиру. Жить без камер, которые в ПНИ везде, даже в комнатах.

А еще в эту квартиру могут приехать самые главные для Татьяны люди — сын и дочка с внуком. Их отношения за эти годы не только сохранились, но и укрепились:

— С дочкой у нас просто одно дыхание.

А внук, сосредоточенный Тимоша, в бабушкином доме даже спит лучше и спокойнее, чем где-то еще.

Вдруг — солнце

— Когда я была в больнице и понимала, что, кроме этих лиц, этих стен, этого потолка, ничего никогда не будет, я увидела сон. Просто какой-то вход в метро. Из больницы это метро казалось другим миром, невозможным. А через много лет я стояла у метро «Театральная» со стороны Большого театра и поняла: Боже мой, это же мне снилось!

Маршруты Татьяны сейчас — это совсем не только «дом — работа — дом», и жизнь не исчерпывается только работой. У нее много друзей, любимых мест в городе, например кинозал в Инженерном корпусе Третьяковки. А еще стихи. Татьяна занимается в литературном объединении «У Короленко» при 44-й библиотеке и иногда выступает.

— Правда, к стихам своим я очень критично отношусь и читаю их ужасно, — Татьяна хохочет и становится похожа на ту молодую женщину с пленочных фотографий. — Вот, лучше вы сами, глазами.

«Обрастает любовью
Измученный голый висок…»

— Судьба будто меня сначала вдавила вниз, в преисподнюю, а потом позволила подняться. Я насмотрелась на такие уродства, а тут вдруг — солнце, — говорит Татьяна. — И я совершенно не герой. Герои — люди, которые мне помогли.

Чтобы Марина Мень и все те люди, которые помогли Татьяне вернуться в жизнь, могли сделать это и для других проживающих в ПНИ, им нужна наша поддержка. Любое пожертвование на работу мастерской «Круга» и квартиры сопровождаемого проживания — это еще один шаг к солнцу для тех, кто давно его не видел.