«Я всегда топлю: ходите на похороны»

Людей [в причине смерти которых указан коронавирус] хоронят в закрытых гробах. Я была в качестве гостя на похоронах знакомой: тело выдавали из подвала, закрытый гроб поставили в катафалк, задние дверцы машины были открыты. Те, кто приехал к моргу, положили на гроб цветы — на этом все прощание закончилось. На кладбище я говорила речь тоже у закрытого гроба.

Родственники могут этому даже радоваться: «Мы запомним его живым». Человек заболел — его увезли в больницу. Родственники видели его в последний раз живым — и больше не увидели никогда.

Это всегда плохо сказывается на проживании горя. Если не увидеть человека мертвым, фаза отрицания может затянуться. Подсознание начинает рисовать картинки: а вдруг он вернется? Если дети не увидели своего умершего родителя — это плохо, детям тоже надо проститься. Детская фантазия вообще может нарисовать все что угодно. Я со своей подозрительностью думала: а кто был в гробу? Кого мы похоронили?

Горе должно пройти все стадии, а если мы не видели человека, не простились, не прикоснулись, это может вылезать потом разными триггерами. У кого-нибудь случилось горе, а ты начинаешь так же реветь и горевать, потому что будет откликаться твое непрожитое.

В прошлом году на выставке «Некрополь» показали модель гроба «Ковид-19» со стеклом в крышке — пробуют делать что-то, чтобы люди могли проститься. Есть модели, где видно только лицо, есть стекла во весь рост.

Лучше так, чем не увидеть умершего вообще. Да, мы не согласны со смертью, мы не хотим, чтобы кто-то умирал, но, если это случилось, нужно понять, принять и поверить.

В прошлом году, когда на похороны пускали определенное количество людей, появились онлайн-трансляции. Надеюсь, они останутся и после пандемии, потому что кто-то не может приехать на похороны из другого города, кому-то не с кем оставить маленьких детей.

Я присутствовала как гость на нескольких московских онлайн-церемониях. Мне прислали закрытую ссылку, к ней имеют доступ только те, кто заявлен родственниками. Я просто сидела на диване и смотрела.

Там есть чат — писали люди из других стран, выражали соболезнования. Это такой объединяющий фактор для тех, кто не может быть рядом. Качество съемки очень хорошее, есть разные пакеты услуг — с одной камеры, с нескольких точек, можно даже с дрона шествие снять.

Я делала много скриншотов объятий. Такое видео может сыграть терапевтическую роль: просмотрев его после, человек увидит не только горе, но и любовь, поддержку, объятия.

На памятнике можно поместить QR-код со ссылкой на видео. Люди, приходящие на кладбище, могут выйти на страницу и посмотреть, как это было, как вспоминали человека и какие слова говорили. Это памятная и позитивная история. 

Конечно, на похоронах лучше быть лично. Онлайн-трансляция — это спокойнее, но я не приверженец смягчения боли. Я всегда топлю: ходите на похороны. Там можно увидеть столько глубины, искренности и правды, сколько, наверное, не увидишь больше нигде.

Когда был локдаун и кафе были закрыты, мы часто делали фуршет прямо на кладбище: ставили шатры, стол, чай и кофе, канапе, конфетки и пирожные, может быть даже шампанское, если умерший или умершая его любили. Пока закапывают могилу — это минут двадцать, полчаса — или по окончании церемонии люди стоят группами, каждый о своем разговаривает.

Сейчас кафе открыты, но многие все равно делают прощание в таком формате. Это уже не обычные поминки, где все сели за столы, едят в гнетущей тишине и понимают, что кто-то должен встать и что-то сказать. Это более душевный и спокойный формат. Кто-то может сидеть, кто-то стоять. Можно включить музыку, сделать свободный микрофон, и каждый, кто захочет, выйдет и скажет слова-воспоминания. Я была на прощании, где выводили людей в зум — и они тоже что-то вспоминали. Можем назвать это не поминками, а вечером памяти.

Важно, чтобы на похоронах было что-то светлое. Если умер не ребенок, а взрослый человек, который прожил какую-то жизнь, был веселым и компанейским, то, конечно, на его похоронах должны быть улыбки без каких-то историй, с ним связанных. Светлая память начинает формироваться уже в процессе похорон.

Печально, но красиво

Я веду инстаграм о практиках памяти. Собираю много картинок с идеями оформления похорон, и часто это свадебные картинки. В русской традиции свадебный и похоронный обряды очень перекликались. Это переход в новый статус. Девушка, переходя в статус замужней, как бы умирала. И похороны — человек уже перестал быть живым, но и не перешел в мир мертвых. Для успешного перехода производится обряд. Невесту оплакивали подружки — и покойника оплакивают. И свадьба, и похороны — значимые события в жизни человека, только свадеб может быть несколько, а похороны — одни.

Сейчас делают выездные регистрации свадеб — а почему нельзя сделать выездное прощание? Это может быть печально, но красиво. Было у нас одно прощание на краю загородного кладбища. Шатер установили так, что кладбище было за нашими спинами, а мы видели убранное поле и лес вдали. Солнце было за облаками, но это освещение, ветер, погода… Было похоже на какую-то красивую картину выездной регистрации.

Были похороны ребенка — год и восемь. Я предложила родителям: «Давайте выпустим голубей?» Все сначала такие: «М-м-м-м, мы подумаем». Но эта семья была первой, кто решился.

Прощание было душевное: музыка, стихи. После того как закопали могилу, родственники взяли в руки белых голубей, мама девочки сказала слова благодарности гостям — и птиц отпустили в небо. После того как закопали мертвое, живое улетело.

Дня через два мама позвонила мне: «Вера, спасибо, что позволили мне еще раз подержать ее на руках». Вот это отпускание живого в небо, а не мертвого в землю… Мама девочки рассказывала, что дочь не любила, когда ее обнимают и целуют. И голубь маме попался — все время вырывался. И она потом это проговаривала: «Голубь все время хотел вырваться, это была она!»

Для нее это была ее дочь, ее душа, которую она отпустила в небеса. Такие церемонии помогают поверить, что девочка где-то ее ждет и они когда-нибудь обязательно встретятся. Эта надежда на встречу, возможно, помогает пережить горе.

Пока похоронная отрасль в России отстает от пожеланий заказчиков. Заказчики хотят что-то иное, а им не дают.

На одном прощании в Москве мы принесли флешку, на которой был джаз — умерший его любил, — и работника зала пришлось убеждать это включить. «Как? Еще бы “Владимирский централ” включили!» Ну если бы был «Владимирский централ» любимой композицией умершего, тогда бы включили его. А если ему нравился джаз, пусть будет джаз.

Люди часто следуют правилам-нормам и отступают от личности умершего. Были похороны молодого человека, он был убит. В жизни он ходил в чем-то эпатажном, с клепками, а на него надели пиджак, брюки и галстук. Одна из подруг все время говорила: «Он так никогда не носил».

Осенью я была на одном прощании — оно было выстроено на основании персоны умершего. Гости договорились, что будут не в черном, потому что умерший был ярким и веселым. Цветы были желтые, похожие на подсолнухи. Играл джаз, люди выходили к микрофону.

Потом был вечер памяти, где бармен мешал коктейли. Был фуршет, зум, свободный микрофон, какие-то шутки, фильм памяти, который сделали друзья. Много было слез, но много было и улыбок. Одна женщина вышла и говорит: «Вообще какая-то подстава: я думала, что я одна-единственная, кому он комплименты делал, а тут еще сто женщин!»

Церемония была такой, какой был умерший, — и это заслуга его друзей. Моя задача была только начать. Церемониймейстер — это тот, кто должен говорить людям «можно». Можно не подходить и не целовать покойника? Можно. А можно спеть? Можно. Не петь — тоже можно. Сфотографировать? Все можно. Кто-то смотрит на покойника издалека: его парализовало, ему тяжело. Не надо тащить человека, добрая воля должна быть. От канонов надо отступать и давать людям выбор.

Идет поколение, которое не захочет бархатных гробов и искусственных венков. В похоронную отрасль приходит много женщин, они со своей эмпатией и насмотренностью начинают что-то менять. Это радует.

Сейчас много говорят про экологию и сортировку вторсырья — в похороны тоже можно это привносить. Я делала небольшие венки на возложение на памятные даты: сороковой день, полгода, год. Каркас был из березовых ветвей — бывают такие березы, у которых длинные ветви свисают. В одном венке было и сено, и верба. Искусственные цветы я тоже использовала, но их было не так много.

Я выходила к кладбищу на Радоницу — у меня не купили ни одного венка. Море искусственных кислотно-желтых, оранжевых, красных цветов, они меня затмили. Кто-то подходил, говорил: «Да, красиво», но приобретал привычное.

Красивое оформление церемонии — это область символов: мы уже не можем ничего сделать для человека, но выражаем свою боль и любовь в визуальных знаках. Духовное материализуется во внешнем — и для проживания горя это имеет терапевтическое значение, дает близким некое успокоение: «Проводили по-человечески».

Плакать, но не переплакать

Когда я возвращаюсь с церемонии, то снимаю и стираю всю одежду. Это как ритуал: мы отсюда вышли и больше пока туда не идем.

На Руси после похорон было принято ходить в баню, все стиралось и чистилось, мылся весь дом. Это ритуал очищения: смерть мы оставляем на кладбище. Мы теперь здесь — вы теперь там. Мы помним и горюем, но важно разграничить.

Послепохоронное время — самое сложное. В процессе подготовки у тебя много поддержки, тебя много кто слушает. Но проходит день-два — и родственник оказывается в вакууме. Он приходит на работу, а многие даже не знают, что ему сказать.

Хорошо, если рядом есть люди, готовые тебя выдерживать с твоими слезами. Многие окружающие не выдерживают горя другого человека. Вот это «давай, соберись» значит, что я не могу выдерживать, что тебе плохо, это моя невозможность поддержать.

Часто достаточно просто быть рядом и не говорить: «Ребенка еще родишь, замуж еще выйдешь, бабушка умерла — она уже пожила». Размер горя и его продолжительность — история индивидуальная. А если это была бабушка, которая вырастила тебя? Раньше я скептически относилась к горю по животным — ну умерла собака. У меня тоже есть собака. А потом прочитала где-то в интернете: а если эта собака — единственное существо, которое любило тебя и которое ты любил? Это горе тоже имеет право быть.

Плакать надо — но не переплакать. Мы горюем, но не должны уйти в горе настолько, чтобы оно мешало дальше жить. На Руси были плакальщицы — они выводили людей на эмоцию, чтобы горевали сейчас и переставали горевать после.

Можно сделать коробку памяти, сложить туда какие-то вещи умершего. В период острого горя человек заводит ритуал — например, с восьми до девяти вечера включает музыку, достает из коробки вещи, плачет, горюет. В девять часов будильник зазвенел, вещи в коробочку обратно сложили — хлоп крышкой! Важно, чтобы был звук, что закрыли. Это помогает разграничить время. Если накатило на работе, говоришь себе: сейчас надо жить, а дома вечером будет время вспомнить и поплакать.

У меня есть мамина коробка, там лежит книга рецептов, по которой я готовлю, шифоновые платки, которые я ношу. Большую часть вещей мы относили в храм. Наши предки вещи умерших либо закапывали, либо сжигали, предавали природной стихии. Это какое-то более правильное решение, чем отнести на помойку. Я неплохо отношусь к вещам умершего в доме, но нужно контролировать: ты продолжаешь жить дальше?

Переживание маминой смерти далось очень тяжело. Было всепоглощающее чувство вины. Я укладывала сына спать и каждый раз прокручивала в голове: надо было то, надо было это. Была злость — на себя, на врачей, что недосмотрели. Думала: почему же я так злюсь?

Я видела ее образы в других людях: идет женщина — как у мамы платок! Как у мамы волосы! Мне было страшно, что я сойду с ума. Потом, почитав литературу по гореванию, поняла: все, что со мной происходило, — нормально.

До этого у меня была смерть дочери — она прожила два месяца и восемь дней. У нее был лейкоз. Это было горе, но ее смерть я пережила легче, чем смерть мамы. Я изначально знала, что нам придется проститься. А с мамой связь другая. С мамой была прожита жизнь.

Иногда человек, потеряв близкого, говорит: «Я не выдержу». Многие не хотят чувствовать боль полностью, пытаются помогать себе медикаментозно или алкоголем. Но большая часть людей может перенести и смерть ребенка, и смерть родителя. Защитные функции организма работают — мы чаще всего выдерживаем.

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!