«Могущество страны рушится на глазах, когда мы не можем достать нашего Брата»
20 сентября 2002 года в Кармадонском ущелье в Северной Осетии сошел ледник Колка. В результате природной катастрофы погибли и пропали без вести 125 человек, в их числе съемочная группа фильма «Связной» и режиссер Сергей Бодров — младший. Что помнят очевидцы и спасатели и почему в расследовании этой трагедии до сих пор не поставлена точка?
Зал ресторана под завязку заполнен посетителями — обычное дело для вечера пятницы. Сентябрь еще балует теплом, поэтому многие стараются вырваться из Владикавказа на природу, а нижняя часть Кобанского ущелья с ее живописными пейзажами и многочисленными заведениями общепита — пожалуй, самый простой и удобный вариант сделать это. От города всего 20 минут пути.
В какой-то момент снаружи начинает доноситься странный гул — как будто со стороны гор приближается тяжелая техника, очень много тяжелой техники. Столы пустеют: люди высыпают на дорогу, чтобы понять, что происходит. Гул нарастает.
Уже полностью стемнело, и, кроме огней ресторана, местность освещает только цепочка фонарей, уходящая вверх по ущелью вместе с дорогой. И вдруг фонари начинают гаснуть. Один за другим. Как будто надвигающаяся гулкая тьма пожирает пространство. Посетителей ресторана охватывают дикий, животный страх и желание бежать прочь что есть силы. И люди бегут.
Им везет: повредив только часть заведения, сель останавливается. Никто из ужинавших и персонала серьезно не пострадал. А вот у тех, кто находился выше — на пути этой массы из льда и камня, — шансов выжить не было.
Когда станут понятны масштабы случившегося, это назовут крупнейшей в России гляциальной катастрофой.
Идеальное место для съемок
«С Тимофеем Носиком (исполнительный директор фильма “Связной”. — Прим. ТД) мы столкнулись на проходной Горьковской киностудии, — рассказывает Сослан Макиев, актер, сценарист и режиссер. — Я приехал туда, чтобы озвучить свою дипломную работу, с которой он мне как раз помогал — здесь, в Осетии. Так и так, говорит, ищем локацию для съемок нового фильма, нужна твоя помощь. В то время на Северном Кавказе было еще неспокойно, и Северная Осетия лучше всего подходила в плане безопасности. Хорошо, говорю, поедем, какие проблемы».
Место для съемок нашли быстро. Кармадонское (оно же Геналдонское) ущелье подходило идеально. По сценарию фильма молодой парень возвращается из армии в родное горное село, встречается с родней и очень скоро понимает, что ему здесь не место.
Фильм «Связной» должен был стать второй режиссерской работой Сергея Бодрова — младшего. Его съемки начались 19 сентября на территории владикавказской колонии. Второй съемочный день проходил в ущелье — у селения Тменикау. Должны были снять несколько сцен. Но уже вечером этого дня не стало почти всей киногруппы, персонала, который помогал организовывать работу в ущелье, актеров и лошадей владикавказского конного театра «Нарты», принимавших участие в съемках. В общей сложности 43 человек.
«Ночью накануне мне приснился сон нехороший, — продолжает Сослан. — Я смотрю на ледник, а он сияет в лучах солнца. Говорю: “Посмотрите, какая красота”. И вдруг из этого сияния лицо девушки появляется. Восточный типаж, узкий разрез глаз, очень красивая. Я смотрю на нее, оторваться не могу, а она все ближе и ближе ко мне. И вдруг как вцепится ногтями мне в лицо. Я дернулся и проснулся. В комнате темно, и луна сквозь просвет в облаках прямо в окно светит. Было очень жутко».
С утра было не до воспоминаний о странном сне. День начинался нервно, на место приехали позже запланированного — подвел транспорт. Выбились из графика. Во время сцены разговора отца с сыном на дальнем плане по горному серпантину должны были идти груженые КамАЗы в сопровождении «Мерседеса». Сослан координировал их движение. «Дело уже к вечеру было. Смотрю, ближайший к нам ледник (не тот, который потом сошел, — его не было видно за изгибом ущелья) переливается в лучах заката как бриллиант розовый. И я по рации говорю: “Посмотрите, какая красота”».
10 страшных минут
«Ледяная масса, извиваясь подобно гигантской змее, ринулась вниз, влезая то на правую, то на левую сторону ущелья, сокрушая все на своем пути. Люди, лошади, скот и камни огромных размеров перетирались как в толчее», — писал геолог Эдуард Штейбер о сходе ледника Колка в 1902 году. Сто лет спустя кошмар повторился, только в гораздо большем масштабе.
20 сентября 2002 года в 20 часов 7 минут включились автоматические станции, следящие за сейсмической активностью в районе Казбека. Они зафиксировали колебания, которые позже будут интерпретированы как первые движения ледника. Колка начал раскачиваться. Через пару минут произошел обвал, и весь ледник сорвался с места, ударился о морены соседнего ледника Майли и гигантским валом воды, камней и льда обрушился в долину реки Геналдон.
«По нашим расчетам, на разных участках скорость схода ледника доходила до 381 километра в час, — рассказывает Владислав Заалишвили, директор геофизического института Владикавказского научного центра РАН. — А длина ледово-каменного потока изменялась от пяти до трех километров при высоте 150—200 метров. Сейсмический эффект около селения Кали был сопоставим с шестибалльным землетрясением».
За семь минут ледовая масса со страшным грохотом буквально пропахала ущелье на 16 километров, снося линии электропередачи, базы отдыха и жилые дома. Масштаб катастрофы мог быть гораздо больше, если бы не Скалистый хребет на ее пути. Ледовый вал врезался в него, изменил направление, ударил в перпендикулярную стену (внутри которой как раз проходит тоннель, теперь печально известный на всю страну) и потерял значительную часть своей энергии. Основная часть ледника осталась именно здесь, а дальше сквозь теснину Кармадонских ворот вниз по долине устремился сель с обломками породы и льда. Он прошел еще 11 километров и снес по дороге несколько баз отдыха, прежде чем остановиться в семи километрах от поселка Гизель.
Сход ледника продолжался немногим более 10 минут и унес жизни как минимум 125 человек. 106 из них до сих пор считаются пропавшими без вести.
День съемок. Второй и последний
Воспоминания о последних часах перед любой большой трагедией всегда поражают мрачной предопределенностью. Банальные действия, простые фразы, случайные шаги, на которые в обычной жизни не обращаешь внимания, так и норовят выстроиться в судьбоносные цепи событий, от которых веет мистикой.
Артист конного театра Казик Багаев вместе с коллегами утром ехал в машине на место съемок, но попросил высадить его у дома. Он был с поезда — хотел оставить чемодан, переодеться и попасть в ущелье немного позже: было несколько вариантов уехать с другими участниками съемок. Поздно вечером он позвонил Лейле Теблоевой (актриса конного театра и жена погибшего в этот вечер актера Виктора Засеева). Рассказал, что везде опоздал и не уехал. «Что же ты мне сразу не позвонил? — вздохнула она. — Я тоже подумывала поехать, мы бы с тобой туда на такси добрались».
Режиссер Сослан Макиев заранее заказал у женщины в Тменикау (селении, рядом с которым проходили съемки) три пирога и по старинной традиции предложил Сергею Бодрову помолиться. «Говорю, места тут особенные, со своей энергетикой, помолимся, чтобы все хорошо прошло». — «Сослан, умоляю, не сегодня», — ответил Бодров. «Ладно, не сегодня».
Съемки закончились около семи вечера, уже начало темнеть. Одна из машин выезжала раньше основной колонны. Сослан рассказывает, что Наталья Вотрен, ассистент оператора, сильно нервничала и во что бы то ни стало хотела уехать на ней. Места в машине было мало, Наталье пришлось сесть на операторские кофры, что было очень неудобно. И все это ради совсем небольшого выигрыша по времени — каких-то 10—15 минут. Эти минуты и спасли жизнь пассажирам той машины.
Самому Сослану после съемок пришлось подняться в селение: приехал администратор конного театра, захотел посмотреть, как там содержатся лошади. А на обратном пути Сослана перехватила женщина, у которой он заказал три пирога — те самые, для молитвы. Нужды в них уже не было, но женщина настойчиво просила: «Пожалуйста, возьмите, покушайте, я старалась». Пришлось снова вернуться — не пропадать же пирогам — и разделить их с остававшимися в селении участниками группы. Тем временем уже совсем стемнело.
«Едем вниз, — вспоминает Сослан. — И вдруг сильный порыв ветра — чуть машину не сдвинул — и поток воды нас накрывает. Ничего себе ливень, думаю. Дворники включил, смотрю: нет никакого дождя. И дороги впереди нет. Подошел к краю, оттуда холод дикий и где-то вдали шум, камни громыхают. А масштаба ты не осознаешь. Первая мысль: дорогу завалило, где-то до завтра надо взять бульдозер, чтобы съемки не остановились. Шаг вперед сделал, намок, понял, что там какая-то жижа. Темно, ничего дальше двух метров не видно. А вдали черноту прорезают два световых столба, бьющие прямо в небо. Два луча света в абсолютной ночи. Я стою, всматриваюсь и не могу понять, что это, никак не могу себе объяснить. И только когда они накренились, я все понял».
Это была машина, которая выехала из селения чуть раньше.
До Владикавказа Сослан добирался пять часов окольными путями через два перевала. Группы на месте не оказалось.
«Но ты же не понимаешь, что произошло. И когда только рассвело — я даже домой не ездил, в гостинице поспал на диване — в пять утра на такси вернулся. Когда доехали до того места, где сель остановился, увидели эту груду камней и кусков льда, тогда все стало ясно. Тут у меня ноги и подкосились».
Лæггадгæнæг
«Когда случаются такие катастрофы, наверное, всем, кто потерял близких, кажется, что погибли самые лучшие, — говорит Агунда Бекоева. — Но тут просто невозможно отделаться от этой мысли. И с каждым годом я в этом все больше убеждаюсь. Как будто там решили собрать всех лучших людей и просто забрать в какой-то момент».
Агунде было девять лет, когда ледник забрал у нее маму. Ирину Мисикову хоронили дважды. В первый раз без тела — в конце сентября, когда стало понятно, что никто не выжил. Второй раз — в октябре, когда ее тело все-таки обнаружили.
«Это был такой двойной ад, — вспоминает Агунда. — Но, наверное, больше для моих родных, чем для меня. Я понимала, что это смерть, что мамы больше нет, но я не плакала. Пришла какая-то прострация. В промежутке между похоронами папа взял меня на место трагедии. Единственное, что я помню, — черную непонятную грязь повсюду. Очень много грязи. И людей, которые разбрасывали над ней цветы. Так выглядела скорбь».
Ирина Мисикова была филологом. Больше 20 лет проработала в научной библиотеке. А последние пару лет — корректором в республиканском парламенте. В Кармадонское ущелье отправились большой компанией, отмечать день рождения одного из сотрудников. На базу отдыха Северо-Осетинского государственного университета. Там они все и остались.
В момент трагедии Ирине было 43 года. Агунда помнит маму как необыкновенно красивую, яркую и удивительно чуткую, стремящуюся помочь всем, у кого возникали проблемы.
«Ее первый муж умер. А его мать — мамина первая свекровь — прожила довольно долго, я ее хорошо помню. Мы жили бедно, но мама умудрялась несколько лет откладывать деньги, во всем себе отказывая, чтобы прооперировать ее: у свекрови было очень плохое зрение. Это мог сделать кто-то другой, но именно она, ее невестка, очень за это переживала. И помогла. И так во всем. Есть такое осетинское слово — “лæггадгæнæг”, которое можно перевести на русский примерно так: “человек, который стремится быть добрым и внимательным к каждому”. Это как раз про нее.
Есть видео, где мама приходит с работы, начинает читать Борхеса, а потом они с папой обсуждают последний фильм Кончаловского. Папа тоже не отставал, но мама была невероятным интеллектуалом. И если я что-то соображаю в языках и гуманитарной сфере, то только благодаря ей. Все это было заложено в первые 10 лет моей жизни. Мама смогла устроить меня в лучшую школу, а дома у нас было столько книг, что мне ни разу не пришлось ходить в библиотеку.
Похожа ли я на нее? По характеру точно нет. На нее мало кто был похож. Разве что внешне похожа».
Просветительская деятельность Агунды, борьба против домашнего насилия, чуткость и внимание к людям, попавшим в беду, хорошо известны многим в республике. Она гораздо больше похожа на маму, чем ей кажется.
«Дальше земли не упаду»
Спасательные работы длились 19 с половиной месяцев. Но их ход можно описать в нескольких строчках.
В результате обследования зоны бедствия были найдены тела 19 человек. Три из четырех тоннелей в районе катастрофы оказались прошиты насквозь селевой массой, и все усилия были сосредоточены на том, чтобы попасть внутрь самого длинного из них, где теоретически могли оставаться выжившие.
127 тонн взрывчатки ушло на то, чтобы расчистить площадку над его северным порталом. 42 метра вертикального колодца (шурфа) к предполагаемому входу в тоннель пробивали сквозь толщу льда вручную. Из-за небольшой ошибки в расчетах найти вход не получилось.
Затем были попытки обнаружить под стометровым слоем льда свод тоннеля и пробиться через него. Для этого на место была доставлена бурильная установка. 20 скважин было пробурено, прежде чем попытки увенчались успехом.
Но северная часть тоннеля оказалась затоплена водой, находящиеся внизу водолазы ничего не обнаружили. Бурить продолжили южнее. После того как удалось спуститься в свободную от воды часть и убедиться, что она пуста, поиски решено было прекратить.
Эти факты не дают почти никакого представления о том, что на самом деле происходило в поисково-спасательном лагере.
«Почти все, что было сделано за эти месяцы, сделано без помощи государства, — говорит Сослан Макиев. — Государство пришло, посмотрело и на третий день сказало, что ничего сделать нельзя. Генералу Легошину [начальнику отряда “Центроспас” МЧС России] задали вопрос про тоннель: “Вы можете ответственно, стопроцентно сказать, что там нет людей?” — “Стопроцентно не могу, — ответил он. — Но шанс такой маленький, что проверять не стоит”».
У людей, которые думают о своих пропавших близких, всегда немного другое отношение даже к самым ничтожным шансам. И когда МЧС объявило, что продолжать поисково-спасательные работы не имеет смысла, люди сами эти работы продолжили. Пришлось остаться и сотрудникам МЧС — чтобы обеспечивать безопасность лагеря.
«Ребята там были-то нормальные. Поддерживали нас, подсказывали, помогали. Сделали ступеньки на склоне, навесной мостик через трещину. Они действовали в рамках тех задач, которые были им поставлены. Задачи лезть в тоннель у них не было. Но докладывал о продвижениях всегда человек в форме МЧС, так что создавалось впечатление, что именно спасатели там работают».
Одной из самых сложных задач было пробить сквозь толщу льда вертикальный шурф. Работа продвигалась медленно: паковый лед прочнее горной породы. Но процесс не останавливался ни на минуту — работали посменно. Колодец, в который опускались добровольцы, сдавливало со всех сторон оседающим льдом. Доски и бревна, поддерживающие каркас, звенели от напряжения.
Сослан опускался несколько раз. «Там страшно было находиться даже минуту. Тусклая лампочка, темнота, холод, вода сочится со всех сторон, ледяные стены, которые грозят схлопнуться, а ты стараешься не обращать на это внимания и ковыряешь дорогу в неизвестность. Мы попросили спуститься одного шахтера, чтобы оценить ситуацию. Он вылез оттуда бледный, сказал: “Вы такие смелые, потому что не понимаете, насколько это опасно”».
Дорога от лагеря к месту проведения работ проходила через нагромождения льда и камней. Точнее, вначале не было никакой дороги. Ее пришлось прокладывать собственными силами и постоянно биться за ее существование в теплое время года, когда лед таял, оседал и шел трещинами.
«Сначала у нас был небольшой старенький ЧТЗ. Алексей Атаманенко на этом бульдозере пошел по огромным щелям и сделал нам дорогу со словами: “Дальше земли не упаду”. Потом появился тяжелый “Чебоксарец”. Но техника часто ломалась, и часть людей, вместо того чтобы отдыхать после колодезных работ, вынуждена была чинить тракторы. А потом приехал маленький шустрый “Катерпиллер” — Валентине Николаевне (мать Сергея Бодрова. — Прим. ТД) удалось договориться о нем по частным каналам — и в два счета справился с огромным объемом работ.
А если бы таких бульдозеров было, например, шесть? Мы бы не просто подошли к скале, а весь этот ледник распотрошили максимум за месяц. Не нужно было бы ничего взрывать и бурить. А месяц вполне можно было продержаться в тоннеле, с учетом того что у съемочной группы были с собой еда и теплая одежда.
Я смотрел, как работает “Катерпиллер”, и мне было так обидно. У нас ведь такая страна — огромная, могущественная. И все это могущество на твоих глазах трещит по швам и рушится, когда мы не можем всей страной достать нашего Брата и тех, кто с ним».
«Плакать в лагере не разрешали»
Сослан Макиев настороженно относится к журналистам. Впрочем, не он один. Большинство тех, кто работал в лагере, старается вообще избегать общения с прессой. И на то есть причины.
«Чего только не писали о спасательном лагере. Что государство тратит на нас огромные средства и даже что мы тут якобы деньги водочные отмываем. А о том, что нам нужна техника, не написали ни разу. Зато постоянно рисовалась картина, как мы тут весело сидим на природе, готовим еду, наслаждаемся хорошей погодой».
Макиев говорит, что внешне все действительно выглядело так. В первые месяцы у ледника стояло более 300 человек — родственники, друзья пропавших, просто добровольцы со всей страны. Разбили палатки, жили одной большой семьей. В лагере не было траурных настроений — и это бросалось в глаза, но никто со стороны не мог и представить, каких это стоило усилий.
«Плакать в лагере не разрешали. Заплакал — иди отсюда. Если плакать — вон там. И женщины на самом деле уходили на склон и там плакали. Потом приходили, успокоившись. Чтобы друг друга не деморализовывать. Иначе ты заплачешь — и она заплачет, и я заплачу. Плакать будем или искать?»
С продуктами лагерю помогали обычные люди: кто мешок картошки принесет, кто соленья, кто мясо. В теплое время года из мяса делали тушенку и закрывали в банки — чтобы не пропало. Еду готовили на огне в больших котлах. «Я сам несколько раз готовил. Как-то плов сварил, карпов целиком зажарил — не кусочками какими-то, а как положено. Понимаю, как это могли воспринимать. Но это же не вся картина. Ты приезжай сюда, когда зуб на зуб не попадает, когда дрова мокрые, когда ураганный ветер срывает палатку и ты стоишь под снегопадом, греешься у печки».
Сослан периодически покидал лагерь: занимался снабжением, поддерживал связь с городом. Но были и те, кто прожил на леднике с первого до последнего дня поисков.
«Люди буквально бросали свою жизнь, работу, привычный комфорт. Столько было людей, что обо всех невозможно рассказать. И не рассказать нельзя. Например, Володя Сухин. Ему на тот момент было 72 года. Он приехал, чтобы найти своего соседа Валеру, они вместе рыбачили. Оставил семью и прожил здесь все время. В таком возрасте. Ради соседа».
Константин (Кот) Джерапов — еще одна поистине легендарная для лагеря фигура. Успешный бизнесмен, он потратил на поиски пропавших не только невообразимое количество сил, почти два года жизни, но и практически все свои деньги.
«Это было еще в самом начале, — вспоминает Сослан. — Но на местные власти уже давили из Москвы. Речь шла о том, чтобы нас физически вывезти из ущелья силами МВД. В республиканском правительстве шло совещание по этому поводу. Я помню, мы сидели в палатке, когда раздался звонок. Кот ответил: “Хотите нас выгнать силой? Нас 300 человек, мы все охотники, и у нас есть взрывчатка”. И положил трубку. Никто больше не пытался избавиться от лагеря».
Если отношения обитателей лагеря с государством и СМИ можно было назвать сложными, то от простых людей они чувствовали только поддержку. В лагерь приходили письма.
«Баженова Надежда Петровна — представляешь, я до сих пор помню ее имя! — из Нижнего Тагила. Ей уже тогда было больше семидесяти. Вместе с письмом она прислала ею связанные шерстяные носки и тысячу рублей. “Купите на них себе сахар”, — написала. А еще: “Я не умру, пока вы не докопаетесь”».
«Он для меня не умер»
«Когда я рассказываю про отца, многие люди, зная, что он погиб, как-то смущаются, чувствуется неловкость, — говорит Батраз Засеев. — А мне, напротив, очень легко говорить о нем. Потому что человек для меня не умер. Я бывал на похоронах родственников, и, когда видишь мертвого человека, мозг твой это понимает и принимает. А тут нет ощущения, что нет человека».
Тело Виктора Засеева так и не нашли. Он был одним из актеров конного театра «Нарты», принимавших участие в съемках «Связного». Батразу в тот момент было девять лет.
«В Северной Осетии его знали если не все, то очень многие. Рекордсмен СССР, десантник, каскадер, актер, педагог — он успел проявить себя в самых разных сферах. Правда, одно время я старался не говорить, кто мой отец. Был у меня такой комплекс. Казалось, люди подумают, будто я пользуюсь его известностью. А потом вдруг решил: он о себе ничего уже не расскажет. Если я этого не буду делать, кто-то и не узнает о нем, а кто-то, возможно, забудет через несколько лет. Человек продолжает жить именно в наших воспоминаниях. Надо, чтобы его помнили».
У театра «Чё», в котором играет Батраз, есть спектакль «Мама на Востоке». В нем актеры рассказывают реальные истории из жизни, в основном о своих мамах. Но есть там и воспоминания о Викторе. К 20-й годовщине трагедии в Кармадонском ущелье Батраз планирует сделать подобную новеллу, посвященную отцу.
«Однажды он купил три велосипеда — мне тогда было лет семь-восемь. На одном ездил сам с самым младшим из нас — Урузмагом. И мы с Сосланом. Ездили через весь город к водной станции. Потом я много таких же семей велосипедистов видел. А тогда это выглядело очень необычно, нас знал весь Владикавказ. Недавно нашли его блокнот с записями тех времен: “Опять подрались. Этот лучше. Этот сачкует”. Это он заметки делал для себя. Серьезно подходил к делу.
Мы с братьями ведь практически родились в конном театре. Я помню, как мы наблюдали за репетициями, за тем, как отец преподает, а потом сажали деда, бабушку, родственников, родителей и показывали придуманные сценки и постановочные драки».
Сейчас Батраз, как в свое время Виктор, играет в театре, снимается в кино. Но в основном преподает сценическое движение. В МХТ, во ВГИКе, в школе Константина Райкина, в Институте современного искусства.
«Повлиял ли отец на мою судьбу? Он и продолжает влиять. Если раньше он мог не знать о каких-то моих косяках, то теперь он вообще все время за мной следит и все обо мне знает. Это сильно мотивирует».
Причины катастрофы
«Мне никогда не было страшно в горах, — рассказывает Агунда. — Но в июне этого года мы поехали с компанией отдыхать в Геналдон. Я сразу почувствовала дуновение какого-то невероятного холода. И тогда кто-то показал — сзади нас ледники. Казалось бы, просто ответил на вопрос. Но меня такой ужас охватил. Я читала много раз, как происходил сход. Пыталась представить, что люди чувствовали в этот момент, как быстро это произошло, было ли им больно. Как они слышали сумасшедший грохот и ощущали холод… Я развернулась и села перед костром так, чтобы видеть ледники. Сидеть спиной к ним я не могла».
Агунда говорит, что это был единственный раз, когда детальное знание обстоятельств кармадонской трагедии сыграло с ней злую шутку. Обычно эффект был обратный. «За эти годы я прочитала, наверное, все, что было написано на эту тему. И когда стала хорошо разбираться, когда начала понимать природу катастроф, мне стало спокойнее».
Многие исследователи сходятся во мнении, что ледник Колка буквально выскользнул из своего ложа. Причиной тому могло стать большое количество воды, скопившейся под его толщей. Что, в свою очередь, могло быть спровоцировано необычайно дождливым летом и донным таянием льда вследствие вулканической активности Казбека. Иначе сложно объяснить столь стремительный обвал ледника, особенно учитывая довольно небольшой уклон поверхности его вместилища — 7—9 градусов.
Владислав Заалишвили объясняет, что сейсмографы зафиксировали сильный импульс — удар, определивший начало схода ледника. Но направление удара — сверху или снизу он пришелся — определить невозможно. Снизу удар мог быть гидродинамическим (воздействие большой массы накопившейся воды) и газодинамическим (выброса газа), а сверху на Колку мог рухнуть один из висячих ледников. Заалишвили не исключает ни одного из вариантов и даже сочетания нескольких факторов. И, собственно, этот вопрос является главным предметом разногласий между учеными.
Колку принято называть «пульсирующим» ледником. Пульсация предполагает медленное перемещение массы льда на начальном этапе подвижки ледника, его дробление, изменение структуры. Так было и в 1902 году, и в 1969-м. Катастрофа 2002 года произошла по совсем другому сценарию. Внезапно.
— Вариантов спрогнозировать сход не было? — спрашиваю у Владислава Борисовича.
— У меня, во всяком случае, точно не было — отвечает он. — Да и ни у кого их не было, давайте скажем прямо.
Тоннель
Многие из наблюдавших за поисково-спасательной операцией так и не смогли понять, что же двигало людьми, которые упорно продолжали прорубаться сквозь лед и камень, даже когда не осталось никаких шансов найти выживших. Таких упрямцев со временем становилось все меньше, на последнем этапе не более 30 человек — они просто не могли уйти, не доказав (прежде всего себе), что сделали все, что могли.
И тогда действительно было сделано все возможное. Часть тоннеля оказалась заполнена водой, и откачать ее не получилось. Через узкий колодец можно было попасть в сухую часть тоннеля. Но извлечь весь заблокировавший проход песок тогда было нереально. Это можно было бы сделать сейчас.
«Думаю, что в тоннеле может находиться как минимум одна машина», — считает Сослан. Он вспоминает рассказ Азы Сидаковой, местной жительницы, которая видела двигавшуюся колонну машин съемочной группы. Аза шла доить корову, и только приступила, как вырубился свет: это ледник снес линии электропередачи.
«Я сам мерил шагами расстояние, которое она прошла к коровнику, прикидывал время. Колонна могла несколько метров не доехать до тоннеля, несколько метров переехать его, с большой долей уверенности можно предположить и то, что колонна была как раз внутри.
Есть и еще одна деталь. В воде, заполнявшей тоннель, мы нашли зарядное устройство для аккумуляторов, принадлежащее Тимофею Носику. Оно пластиковое, то есть хрупкое, но абсолютно целое — без единой царапины. Как оно могло там оказаться? Конечно, его могло принести течением. Но куда более вероятно, что машина, в которой он находился, где-то поблизости от места находки».
Сослан подчеркивает, что речь идет не о том тоннеле, где нарисован портрет Бодрова и висит мемориальная табличка. Тот расположен в теснине и был мгновенно прошит насквозь селевой массой. Тоннель, где теоретически могли оставаться выжившие и где, собственно, шли поисково-спасательные работы, находится перед Кармадонскими воротами, довольно высоко над ущельем. Ледово-каменная масса накрыла его сбоку, завалив оба входа, но оставив внутри пустоты. Из 286 метров тоннеля добровольцам в свое время удалось обследовать только часть. 110 метров запаковано по сей день.
«Нижняя часть до сих пор завалена, оттуда сейчас вытекает родник. А верхняя — свободна. И ты можешь пройтись по тоннелю ровно до того места, до которого в свое время дошел Кот, уперевшись в стену из песка. Чтобы сейчас пройти тоннель до конца, надо совсем немного — спецтехника и желание. Конечно, это не добавит мира, если там обнаружат Бодрова. Но если он действительно в тоннеле, ему там тоже не место».
Сослан пытается рассмотреть ситуацию с точки зрения режиссера, который решил бы снять полноценный фильм об этой катастрофе. «Это не получится сделать. Потому что в истории нет конца. Если в тоннеле оставались выжившие, которые погибли, не дождавшись помощи, — это один финал. Если тоннель пуст — совершенно другой. Но сейчас мы определенно не можем утверждать ни первое, ни второе».
Колка не прощает ошибок
«Пока чаша ледника не заполнится, вряд ли есть повод опасаться нового схода, — считает Заалишвили. — А сейчас она полна только наполовину. С другой стороны, критическую массу при определенных условиях ледник может набрать за полгода. Поэтому он требует постоянного внимания».
По словам ученого, в последние годы ведутся регулярные съемки этого района с помощью спутников. Но этого мало. К тому же потенциальная опасность для жителей горных территорий исходит не только от ледников. Казбек — это спящий вулкан. И пусть его корневая система сейчас менее активна, чем того же Эльбруса, от него всего можно ожидать. Но к сожалению, многие процессы, с ним связанные, сейчас не изучают. Нет оборудования.
Ученый объясняет, что для развития системы инструментального мониторинга необходимо заменить существующие сейсмические станции на современные и, что принципиально важно, обеспечить мгновенную передачу данных на мониторы и серверы геофизического института ВНЦ РАН — только тогда можно будет говорить о полноценной системе раннего предупреждения. Сейчас же данные со станции, установленной рядом с Колкой, снимают вручную. То есть для этого каждый раз приходится пешком подниматься к леднику.
Владислав Борисович называет сумму 10—12 миллионов рублей. Именно столько необходимо в общей сложности для совершенствования системы мониторинга и предупреждения схода ледника. Смешные деньги с учетом важности задачи. Но их нет.
Зафиксированные случаи схода ледника Колка датируются 1834, 1902 и 1969 годами. Но опасность ледовых катастроф была известна местному населению с давних времен.
«Люди, живущие в ущелье, памятуя о том, что ледник сходит постоянно, строили дома повыше, — говорит Агунда. — И мне удивительно, как этот опыт был полностью проигнорирован, когда внизу стали строить жилые дома и базы отдыха. Есть же документальные свидетельства о жертвах и разрушениях — обо всем этом просто забыли. Я этого и сейчас боюсь — что со временем все забудется и будут совершены все те же ошибки. Колка их не прощает».
— Насколько эта тема сейчас обсуждается?
— Не сказать, что она в фокусе внимания. О Кармадоне, конечно, помнят, но тут ведь вот в чем дело. За последние десятилетия в Осетии столько всего происходило, кроме этого, — и теракты, и вооруженные конфликты. Всевозможные трагедии случались так часто, было столько горя, что у нас уже, наверное, коллективное ПТСР .
Агунда рассказывает про своего дядю Казбека Мисикова, который не без труда пережил смерть родной сестры в 2002-м, а спустя два года со всей семьей оказался в числе заложников в бесланской школе. К счастью, все они остались живы, а самому Казбеку, отслужившему в свое время в саперных войсках, даже удалось незаметно для террористов обезвредить одну из бомб.
Подобные истории, когда трагедии каскадом накрывали людей в Северной Осетии, не уникальны.
«Многие семьи здесь такие, — вздыхает Агунда. — Нас же не так много».
Редактор — Инна Кравченко
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам
